Долфур ненавязчиво оттеснял меня к двери из своей комнаты.

— Ну отсохнет за ночь его стручок. Невелика беда. Или ты хотела на нем поскакать? Так все равно ж не даст. Этот никому не дает. Ни за хлеб, ни за лишний глоток воды, ни за сладкие обещания. Девки ему частенько предлагают, красавчик ведь, а он носом крутит. Брезгует. Тоже мне принц благородных кровей. И силой его не скрутишь. Бешеный. Не пользуется своим отростком — значит, не нужен он ему. Тем более на том свете, куда он скоро отправится.

— Тебе легко говорить, Долфур, — сказала я, маскируя неуместную жалость к пленнику под мотивы более эгоистичные и понятые моему собеседнику. — Не ты будешь всю ночь слушать его вопли. Он же орет от боли на весь коридор. Впору оглохнуть.

Я немного сгустила краски, чтобы сделать свою просьбу более убедительной.

— А я тебе затычки для ушей дам, — сладко проворковал гном и принялся шерудить в верхнем ящике письменного стола, затем протянул мне на ладони две маленькие белые пробки. — Ты в ушки свои хорошенькие вставь и спи до утра спокойно. Клянусь, даже комариного писка не услышишь.

— Лучше антидот дай, — скрестила я руки на груди.

— Какой антидот?! — возмутился лекарь. — Где я его возьму? Откуда мне знать, что подлили или вкололи этой мрази? И вообще сам виноват. Не надо было ломаться. Не девка поди нетронутая. Неужто члена жалко для наших баб? Не стерся бы. И себя бы порадовал перед казнью и других. А раз такой брезгливый, пусть теперь дрочит о каменную стену.

И Долфур глумливо захихикал. Эльфов он недолюбливал. Те были красивыми, высокими, длинноногими и нравились женщинам, в отличие от него, пузатого коротышки.

— Да-да, только это ему и остается. Или тебя молить о помощи, или тереться своим зудящим отростком о кирпичи.

От мерзкого гномьего смеха меня перекосило. Я поняла, что здесь только теряю время, помогать мне не собираются, и отправилась на поиски зеленых отравительниц. Может, антидот есть у них?

Гаэль я нашла быстро, на втором этаже рядом с уборной, и приперла ее к стенке.

— Что же вы, гадюки, сделали с моим заключенным? — зашипела я, схватив ее за грудки. — Мне теперь всю ночь слушать его стоны? А ну исправляй, что натворила.

Сперва гоблинша растерялась, на миг узкие зрачки ее желтых глаз округлились, потом снова вытянулись в тонкие линии. Она ухмыльнулась, оскалив желтые клыки и лиловые десны.

— Исправлю. Без проблем. Только подождем пару часиков, ладно? Сейчас наш красавчик еще злой, но скоро станет сговорчивым и послушным, сам будет умолять войти к нему в клетку и приласкать его дружка. Так что ты не волнуйся, Ли. Мы с девочками всё-всё исправим.

И она заржала, запрокинув голову. Сучка.

Так и хотелось пару раз приложить ее бритым затылком о стену.

— Антидот есть? — процедила я, с трудом удерживая себя от расправы.

— А как же, — хохотнула эта тварь. — Вот он, — она схватила себя между ног и пару раз в характерном жесте двинула бедрами. — И у тебя этот антидот всегда под рукой. Хочешь — сама успокой своего ушастика. Только ты это… до утра не тяни. Можешь часок полюбоваться, как он ползает у тебя в ногах, выпрашивая ласку, а потом снизойди до бедняжки. А то будет, как с Патриком…

Как с Патриком?

Я нахмурилась, напрягая память.

И тотчас меня озарило.

Патрик — полукровка, плод связи человека и эльфийки. Ослепительно красивый брюнет с матовой кожей, острыми ушами и утонченными чертами лица. Всё твердил, что невиновен, что его подставили, рассказывал всем и каждому душещипательную историю про брата-предателя и отцовское наследство. Тоже не хотел ложиться под местных надзирательниц, а потом с ним что-то случилось… что-то странное.

Я болела неделю — в этих сырых застенках подцепить простуду как нечего делать — а когда вернулась к работе, нашла Патрика тихим, забитым, с синяками на теле и порванными губами. Еще помню, так жалко стало этих губ. Всегда любовалась ими — мягкими, чувственными, буквально созданными для поцелуев и наслаждения.

Я спросила у Патрика, что случилось, а он сидел в углу своей камеры, держался за пах и скулил. День скулил, два скулил, а потом начал орать. Орал он истошно, круглыми сутками, так что нервы начальства не выдержали и его… перевели куда-то. Может, в дальнее крыло, а может, за стены Торсора в холщовом мешке.

С тех пор я его не видела и не слышала. Бедный Патрик. Всегда вежливый, даже робкий, с красивой улыбкой.

Проклятье! Не хотелось мне, чтобы мой новый подопечный повторил судьбу этого бедняги.