Повторение пройденного

Начало сентября 1941 года – самое трудное время для Советского Союза, обстановка на фронте сложилась катастрофическая. Из группы армий «Центр», что увязла на смоленском направлении, немцами начато наступление на юг танками Гудериана, что стремятся выйти в тыл Юго-Западного фронта, и замкнуть в киевском «котле» полмиллиона бойцов РККА. На севере обстановка не менее серьезная - германские войска пошли на штурм Ленинграда. Ожесточенные бои идут на всем протяжении фронта, советские войска под командованием маршала Ворошилова отчаянно отбиваются. Враг уже захватил Мгу, единственная связующая со страной железная дорога перерезана, запасы продовольствия мизерные, подвоз прекращен. Еще два-три дня, и немецкие танки выкатятся на берег Ладожского озера – а там начнется страшная «голодная» блокада, что затянется на пятьсот дней и ночей. Вот только предначертанные события могут принять иной оборот, достаточно вмешательства всего одного человека из будущего, в руках которого оказался артефакт...

— Шансов практически нет, или мало до прискорбия — где-то один к ста, не больше, и то при самом оптимистическом раскладе. Упущено время, а оно невосполнимо, и банально простая нехватка сил как раз на этот самый момент. Три-четыре дня — и ситуация осталась неразрешимой на два с половиной года. К тому же, как всегда вмешался пресловутый человеческий фактор — наши генералы только на войне воевать учатся.

Сидящий перед компьютером человек усмехнулся, в левой руке была зажата «мышка», которой он ловко управлялся, водя курсором по экрану, на который была выведена карта, причем с обозначенными на ней боевыми действиями, в виде красных и синих стрелок, кружков, вытянутых линий, всевозможных значков и цифр. А вот правой руки не имелось, обрубок до самого локтя, да и сидел в инвалидном кресле, так как и обе ноги отсутствовали — одна до колена, другая по бедро. Лицо тоже весьма примечательное — обгоревшее, с характерными следами ожогов, и покрытое шрамами, багровое. И что там, если говорить откровенно — ужасающее, отталкивающее, люди поневоле отводят взгляд чтобы не смотреть на уродство. Ведь каждый не хочет оказаться в чужой шкуре, тем более в таком обличье.

— Так всегда было, чему удивляться, мой друг. Это профессия, ничем не лучше и не хуже другой. А потери всегда неизбежны в профессии тех, кто властен над жизнью и смертью других. Возьми тех же врачей — у многих из них, действительно умелых и даже талантливых, свое персональное кладбище имеется. Знавал я в жизни одну милую женщину, которая во время «ковида» три десятка душ угробила, отправляя их в реанимацию одного за другим.

— А причем здесь реанимация? Там же «откачивают»?

— Некротическая, скажем так «атмосфера», мон коронель, когда «сгущается», сама по себе обеспечивает летальный исход в половине случаев, а то и больше, но никак не меньше. Проще говоря, где люди часто умирают, допустим, в инфекционном бараке, там и здоровый помрет, если его туда положить. Аура нехорошая у таких мест, и она на человеческие организмы серьезное влияние имеет, причем как на живые, так и на мертвые.

Собеседник вытряхнул из пачки две сигареты, одну дал отставному офицеру, другую взял себе — щелкнул зажигалкой. Оба закурили — табачный дым стал подниматься к потолку, расплываясь там сизым облачком, которое медленно потянулось к открытому окну.

— А так женщина милая, никогда и не подумаешь, но уж больно от нее «душком Харона» шибает, рядом находится плохо, скребет на душе все время. Но это своеобразный комплекс для каждого некрофила — один другого не переносит, но обязан прибегать к сотрудничеству.

— И тебя, Сергей Петрович, потому ко мне потянуло, что от меня таким же душком несет? Я ведь немало людей на смерть отправил, если посчитать, то несколько сотен загубленных душ точно будет. А у противника положили намного больше — как-никак, но «бог войны». Да и сам как видишь, еле живой, видно, права поговорка, что порой душа гвоздями к телу прибита.

— Это да, недаром дольше всех живут военные и убийцы, да еще «фабриканты смерти» — те, кто оружием торгует. Тут сама смертушка, та, которую с косой изображает, не торопится отправлять на тот свет своих главных поставщиков. Тут все как в поговорке про курочку, что несет золотые яички — кто же в здравом уме ее резать будет.

Оба собеседника расхохотались, но как-то невесело, но вполне искренно. Цинизм ведь позволяет на многие вещи смотреть совершенно иначе, и многое, что для людей в обыденной жизни кажется чрезвычайно ценным, на самом деле не стоит и выеденного яйца.

— Смерть ведь недаром «великим уравнителем» называют. Помню, как в девяностые, те что «лихими» напрасно называют, шутка ходила, что любой «мерседес» эквивалентен тротиловой шашке.

Полковник снова усмехнулся, затушил в набитой пепельнице окурок, и достал еще одну сигарету. Закурил и внимательно посмотрел на собеседника, и после короткой, но многозначительной паузы, коротко спросил:

— Когда и в кого? И какие шансы?

Собеседник усмехнулся от такой военной лапидарности, которая на самом деле не только позволяет сэкономить время, но и не разбрасываться на обычные чувства, превращаясь в лишенный эмоций механизм.

— Время подошло, ты и так три лишних дня на компьютере работаешь. Надеюсь, что информация поможет выжить в другом мире — прошлое, как не крути, совсем иное место для обитания неприкаянных душ, особенно там, куда ты попадешь. Послезавтра полнолуние, а нам еще ехать на место почти сутки. Все увидишь собственными глазами — место знаковое, в войну десятки тысяч людей в болота легли, некротический фон просто зашкаливает. Что касается всего остального, видишь ли…

Собеседник покачал головой, усмехнулся, и негромко произнес, пристально глядя в глаза инвалиду:

— Ты можешь попасть в любую неприкаянную душу, что погибла там, или выжила. Да-да, именно так — временно уцелела, чтобы позже умереть насильственной смертью в другом месте. Дальше произойдет «притяжение» на месте, скажем так, когда артефакт активизируется. Но для лучшей привязки к конкретной персоне, тебе лучше иметь предмет, или ее собственный, либо к ней относящийся, вернее к статусу. Тогда твоя матрица окажется в теле живого человека, который в этот момент просто потеряет сознание, и перестанет существовать как личность, которую заместишь ты, и полностью. «Выселишь» настоящего владельца, скажу попросту. Шансов на успех вдвое больше, но тоже мизер, один к пятидесяти. Но хоть что-то…

— Да, хоть что-то, — негромким эхом отозвался инвалид, решительно смяв в пепельнице окурок. И, вздохнув, спросил:

— Знать бы в кого «попасть» предстоит, было бы намного легче. У солдата один уровень, у генерала совершенно другой. А я хоть там какую-то пользу принести смогу, если на весомой должности окажусь. Но так скажу — когда ты почти «самовар», а так безруких и безногих калек еще с той войны именуют, пусть недолго, но пожить в молодом теле тоже хочется.