Вот теперь я увидел не просто удивление или подозрение. В глазах Распутина мелькнул настоящий шок, смешанный с суеверным трепетом. Ну… Прибить не должен, а вот сам он… Как бы удар не хватил «старца» от переизбытка эмоций.

Информация о дочерях была относительно частной, но не секретной. Зато подробности недавнего кровотечения у цесаревича и роли Григория в его остановке – это сведения, предназначенные для самого ближнего круга императрицы. Такое не просочилось бы на улицы.

Вопрос: как я попал в точку? Всё очень просто. Всего лишь сделал ставку на том, что подобные кризисы у цесаревича случались регулярно, и не прогадал.

Если верить воспоминаниям некоторых современников, это происходило с пугающей периодичностью. Поэтому сомневаться не приходилось – недавно такая ситуация по-любому была. Я же не уточнял временные рамки упомянутого «недавно». Может, месяц назад, а может, неделю. По большому счёту, я действовал наугад, но все вышло «в ёлочку».

Распутин медленно отступил на шаг, перекрестился широким, размашистым жестом. Его взгляд ощупывал меня с ног до головы, словно пытался заглянуть внутрь, понять, что я за существо.

Эх, Григорий Ефимыч, знал бы ты правду, просто охренел бы. Ну а теперь давай, родимый, не подведи.

– Видения, говоришь… – пророкотал он задумчиво, поглаживая бороду. – Сны вещие… И что же ты ещё видишь?

– Многое вижу, Григорий Ефимович, – ответил я, стараясь казаться смиренным и немного напуганным своим «даром». – Вижу людей… события разные… Туманно часто, как в дымке, но иногда ясно. Я увидел вас. Увидел, что вы – человек Божий, хоть и говорят про вас всякое… Увидел, что вы нужны семье Императора нашего, цесаревичу и всей России-матушке… И что я… я должен быть рядом. Помогать вам, чем смогу.

Я шагнул вперёд и, сделав вид, будто повинуюсь внезапному порыву (хотя, конечно же, это был чистый расчёт), бухнулся перед ним на колени, прямо на потертый ковер.

Чуть не взвыл от боли, честное слово. Во-первых, пол был словно каменный, во-вторых, моментально отозвались все побои, нанесённые Прошкой.

Как только в этой новой жизни поднимусь по карьерной лестнице, когда буду уверен в собственной безопасности, непременно разыщу приказчика и верну ему должок. Так верну, чтоб он пару недель не то, чтоб сидеть не мог, но и лежал бы с трудом. Сволочь…

– Вы Божий человек, Григорий Ефимович! Не гоните меня! Я сирота, мне идти некуда… В полиции сказали – в работный дом или на этап. А я вам пригодиться могу! Я буду вам служить верой и правдой. Дрова колоть, воду носить, за лошадьми ходить, если есть… Сапоги ваши чистить буду! А когда видения придут – расскажу всё как на духу. Может, пригодится моё предсказание. Возьмите меня в услужение, Христа ради! Не дайте пропасть! Я ить когда вас у Никанора Митрофановича увидал, сразу понял, знак это. Свыше послали. Не надо мне свой «дар» прятать. Надо рядом с вами быть.

Про сапоги, дрова и лошадей я, конечно, нагло и беспардонно врал. Этого ещё не хватало. Однако расчёт был на то, что сейчас, конкретно в данную минуту, Григорий должен увидеть напуганного парнишку, готового на всё ради возможности прислуживать «старцу».

В конце концов, если Распутин не дурак, а что-то мне подсказывает, башка у него варит нормально, не смотря на отсутствие университетов, то свою личную выгоду он должен в нашем знакомстве увидеть сразу.

Я склонил голову, ожидая его решения. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь бормотанием тётки в платке, которая шарилась по соседним комнатам, да моим собственным колотящимся сердцем.

Без ложной скромности, я рискнул всем. Теперь слово было за «старцем». Отправит он меня обратно в полицию или увидит в странном мальчишке, знающем слишком много и говорящем о вещих снах, знак судьбы и полезный инструмент?

– Воровал? – спросил он вдруг строго, будто речь сейчас шла не о судьбе Империи, на что я весьма непрозрачно намекнул, а о каких-то бытовых вещах.

– Воровал. – Пришлось согласиться.

Григорий видел меня у Никанора Митрофановича, слышал Прошкин рассказ. Да и по моей разбитой роже вполне было понятно – это я не случайно на ровном месте споткнулся.

Может, таким образом, Григорий хотел проверить, вру ли я? Начал бы утаивать воровское прошлое – точно брехун. Хотя, с другой стороны, все те вещи, которые я ему сказал, придумать невозможно.

– Больше не воруй. – Бросил он коротко и вышел из комнаты, оставив меня в состоянии недоумения.

Это как понимать? Я принят на службу?

В прихожей послышался бубнеж. Говорили двое и голоса были мужские. Судя по всему, один принадлежал Распутину, второй – Лядову.

Диалог у них вышел недолгий. Буквально через пару минут раздался звук хлопнувшей двери. И вот только в этот момент я смог облегченно выдохнуть.