Вечером, после ужина, мы легли спасть. Сначала он свернулся клубком возле кровати, затем вдруг вскочил, почесался, запрыгнул ко мне и лёг у моих ног.

Почти всю ночь я старался спать так, чтобы его не потревожить.

От того, что рядом храпит и сопит маленький комок тепла и шерсти, на душе стало легко и приятно. И плевать мне, что следующий день вряд ли сулил мне что-то хорошее.

Выгуляв Тоби, я отправился на службу, прикидывая все возможные варианты событий. Совсем выгонят или разжалуют в рядовые, поставят регулировать движение в самой заднице задницы Лондона? Да и хрен с ним!

Я прошёл через почти всю Великую отечественную, столько раз смотрел смерти в лицо, даже умер однажды — меня испугать невозможно!

А то, что теперь со мной Тоби, окрыляло меня и придавало сил.

Я был готов к любому исходу.

Моё появление на службе встретили гробовым молчанием. Все, кого я встретил, отводили взгляд, делая вид, что меня нет, я не существую.

Двери кабинета Брэдстрита оказались заперты, ключа у меня не было. Я некоторое время постоял, потом нашёл свободный стул в уголке и опустился на него, ожидая участь.

До меня долго никому не было дела, инспектор куда-то запропастился, отдел гудел как растревоженный улей, принимая посетителей, а я сидел себе и сидел со скучающим видом. Если кто-то решил, что я буду бегать и рвать на себе во всех местах волосы — то он жестоко ошибся. Я был невозмутим и непрошибаем как скала.

Появился Брэдстрит, хмурый и злой.

— Лестрейд?! Где вас носило?! — раздражённо выпалил он.

Я поднялся со стула.

— Меня?

— Да, вас! — с нажимом произнёс он.

Я хмыкнул.

— Вас не было, ваш кабинет был закрыт, коллеги мне ничего не передавали. Я ждал, когда вы придёте.

Он замолчал, понимая, что сам поставил себя в дурацкое положение.

— Мистер Винсент жаждет увидеть вас прямо с утра!

— Жаль, что мне этого не сообщили… С вашего разрешения, я пойду к нему.

— Да-да! Идите… — злорадно фыркнул Брэдстрит.

Я постучал в дверь кабинета начальника управления.

— Мистер Винсент… Разрешите войти?

— Входите, Лестрейд! — от голоса босса повеяло могильной прохладой.

Похоже, сейчас мне сделают обрезание по полной программе.

— Вы хотели видеть меня.

— Именно, Лестрейд! Именно!

— Приношу свои извинения, я узнал об этом только сейчас.

— Можете присесть, Лестрейд, — указал он на свободное кресло возле стола.

— Благодарю вас.

Вид начальника говорил, что мне предстоит нелёгкий разговор.

— Вы ведь служили в армии, воевали и даже получили офицерское звание? — начал он почему-то издалека.

— Так точно. 2-й Йоркширский пехотный полк её величества, Индия. Дослужился до энсина.

— То есть вам хорошо известны понятия дисциплины и субординации?

Я кивнул.

— Так и есть.

Винсент откинулся на спинку кресла, с хрустом размял тонкие пальцы.

— Тогда скажите мне как бывший офицер: как бы вы поступили с вашим солдатом, который бы отказался выполнить приказ?

— Сурово, мистер Винсент. Я сделал бы всё, чтобы он пожалел о своём поступке, — честно ответил я.

— Да?! Тогда я не понимаю: почему в итоге жалеть приходится мне, вашему непосредственному начальнику, мистеру Брэдстриту, который должен быть вашим ментором?! Почему вы игнорируете его приказы и распоряжения?

— Я могу ответить на ваш вопрос?

— Для этого я и пригласил вас к себе, — недовольно пробурчал Винсент.

— Вы совершенно правы, мистер Винсент, когда попрекнули меня в пренебрежении приказами, но… — я нарочно взял паузу, чтобы понаблюдать как он хмурится, — раз уж мы перешли на аналогии… Мистер Винсент, скажите, как бы вы поступили, если бы ваш офицер вдруг перестал замечать противника, который медленно и верно заполняет ваши окопы, убивает ваших солдат — словом, делает всё, что даёт мне повод заподозрить его в измене?

Он вспыхнул как свечка и подскочил.

— Вы!… На что вы намекаете, Лестрейд?!

— Намекаю?! Я прямым текстом говорю, что в Лондоне орудует бандитская шайка — пресловутые гуроны. Только не говорите, что вы ничего о них не слышали! Один из гуронов на моих глазах убивает человека — журналиста Мильчана, а все дружно закрывают на это глаза. Будто ничего не случилось… Подсовывают козла отпущения — смертельно больного отставного вояку, которому и жить-то осталось всего ничего… Запрещают мне дальше заниматься расследованием… Что это — если не измена делу, которому мы служим?!