Революционер я или нет?
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Лик восставший

Я пройду через стены домов – Я войду в сокровенность сердец – Я восстал из священных гробов – Я восстал, чтобы мстить, наконец, – Я взлелеян кровавостью снов – Я один мученический лик – Я восстал из несчётных гробов – Я возник – Я гляжу – Я возник – Я хожу по изгибам умов – Я крещу их багряным огнём – Я ведун заклинательных слов – Я убит – Мы убиты – Убьём –

Двенадцатый час

Скоро двенадцатый час. Дышат морозом узоры стекла. Свечи, как блески неведомых глаз, Молча колдуют. Сдвигается мгла. Стынут глубинно и ждут зеркала. Скоро двенадцатый час. Взглянем ли мы без испуга на то, Что наколдует нам льдяность зеркал? Кто за спиной наклоняется? Что? Прерванный пир и разбитый бокал. Что-то мне шепчет: «Не то! О, не то! Жди. И гляди. Есть в минутах – рассказ. Нужно расслышать. Постой. Ты наклонён над застывшей водой. Зреет двенадцатый час.» Вот проясняется льдяность глубин. Город, воздвигнутый властной мечтой. Город, с холодной его нищетой. Сильные – вместе. Бессильный – один. Слабые – вместе, но тяжестью льдин Сильные их придавили, и лёд Волосы поднял на нищих, куёт Крышу над черепом. Снежность седин. Тени свободные пляшут на льду. Всё замутилось. Постой. Подожду. Что это в небе? Вон там? Солнце двойное. Морозный простор. В Городе, там, по церквам, по крестам. Солнце бросает обманный узор. Солнце – двойное! Проклятие нам! Кто-то велел площадям, Улицам кто-то велел Быть западнями. Какой-то намечен предел. Сонмы голодных, возжаждавших душ. Сонмы измученных тел. Клочья растерзанных. В белом – кровавости луж. Кто-то, себя убивая, в других направляет прицел. Дети в узорах ветвей. Малые птицы людские смеются под рокотом пуль. Сад – в щебетании малых детей. Точно – горячий Июль. Точно – не льдяный Январь. «Царь!» – припевают они и хохочут над страшными. «Царь!» «Сколько нам пляшущих пуль!» «Царь!» – припевают и с ветки на ветку летят. Святочный праздник – для всех. Разве не смех? Вместо листов, Мозгом младенческим ветки блестят. Разве не смех? Вместо цветов, Улицы свежею кровью горят. Сколько утех! Радость и смех! Святочный праздник для всех. Пляска! Постой! Больно глазам. Ослепителен блеск. Что за звенящий разрывчатый треск? Лёд разломился под жаркой кипящей водой. Чу! Наводнение! Город не выдержит. Скрепа его порвалась. Зеркало падает. Сколько валов! Сколько поклявшихся глаз! Это – двенадцатый час! Это – двенадцать часов!

1917-й год

Слава крестьянину

Когда ручей бежит с утесов, Звенит в стремнине песней он. Где утро начал Ломоносов, Там полдень солнцем озарен. Созвучья первых русских песен Сложил крестьянин, а не князь. И пусть удел крестьянский тесен, Народ хранит с землею связь. И колос ржи, и дуб могучий, Чье тело входит в корабли, И нежный сад, и лес над кручей – Растут из Матери-Земли. И та страна, где миллионам Подруга первая – соха, Невестой, в празднестве зеленом, Весной дождется жениха. Земля и Воля – эта свадьба, И будет – это суждено – Любой мужицкий двор – усадьба, Где мысль – как веское зерно. Народный ум не насмерть ранен, Придет конец и мутной мгле, И звучным голосом крестьянин Воскличет к Матери-Земле.

Вольный стих

Какое гордое счастье знать, что ты нужен людям, Чуять, что можешь пропеть стих, доходящий в сердца. Сестры! Вас вижу я, сестры. Огнем причащаться будем. Кубок пьянящей свободы, братья, испьем до конца! Силою мысливших смело, свершеньем солдат и рабочих Вольными быть нам велит великая в мире страна. Цепи звенели веками. Цепи изношены. Прочь их. Чашу пьянящего счастья, братья, осушим до дна! Смелые сестры, люблю вас! В ветре вы – птицы живые. Крылья свободы шуршат шорохом первых дождей. Слава тебе и величье, благодатная в странах Россия, Многовершинное древо с перекличкой и гудом ветвей!

Христос Воскресе

И в диком лесе, И в чистом поле, Душа на воле. Нет рабства боле. Христос Воскресе! Наш край родной Восстал весной. Христос Воскресе! Все грады, веси, Все деревушки, В лесах опушки Поют друг дружке: Христос Воскресе! И в кликах птиц Сады станиц. Христос Воскресе! В густой завесе Из мглы и дыма, Огнем палима, Ночь мчится мимо. Христос Воскресе! В России всей Расцвет ветвей. Христос Воскресе!

Славься, Москва

Где соберется Народное Вече? Светлой волной, В радостной встрече, В Мир потекут всенародные речи? Колокол всем запоет вечевой? Русь собиралась Москвой. Ею жива. Славься, Москва. Силы густые, Мечты золотые Здесь облекались в слова. Славься, Москва, Сердце России. Славьте Родимую, дети родные. Первопрестольная, Светлая, вольная, Звон твой далеко уходит в поля. Скреплена храмами вся златоглавыми, Светишь ты отсветом красным Кремля, Равная Индии пышными славами, Славная всем, что дарует земля. Сердцем Вселенная алым живет, Дружным призывом «Вперед!» Солнечной силой Москвы Русские в битве – как львы. Славься, Москва. К Вечу ты будешь скликать, многогудная, Тех, кем народная сила жива. Чьими цветами сияет трава. Каждая узрит хоромина скудная, Как воплощаются в дело слова. Славься, Москва.

Меч

Час прошел словесных встреч. В это грозное мгновенье Нужно действенное рвенье. Нужен меч, только меч! Сердцем вымолви: «Хочу Видеть Родину не павшей, А в столетьях возблиставшей». Воля сердца – путь лучу! Луч стремится до луча. Испытанье роковое Нам велит не гнуться в бое. Славьте отблески меча! О другом – дружеская речь. А врагу, в его объемы. Только пушечные громы, Только меч, смелый меч!

Начистоту

Люди очень уклончивы и не любят прямой постановки вопроса. Но бывают обстоятельства, при которых возможны разные решения, достаточно многочисленные, – и бывают обстоятельства, при которых возможны только два решения – или одно, или другое, – без малейшего колебания между тем и другим, без каких-либо смягчающих извинений.

Когда наступает суд Истории, испытало Судьбы, тогда выясняется, с остротою лезвия, одно из двух: – Или я честный человек, или я подлец. Или я верный, или предатель. Или я люблю Родину и защищаю ее, или я низкий изменник и бросаю оружие, бросаю и призываю других бросать, прикрываясь разными увертками и приглашая других к соучастию в подлости.