Мы жили тогда на планете другой…
вернуться

Браиловский Александр Яковлевич
Шрифт:

Баба-Яга

Вихрь хладный листья рвет с полунагих ветвей И с воем в воздухе их кружит, развевая. В их желтом облаке стучит ступа большая, И едет с помелом Яга седая в ней. Под грустный стон дерев и рев лесных зверей Яга примчалася. Избушку заслоняя, Вкруг частокол стоит; на нем воронья стая И трупьи головы, одна другой страшней… Две мертвые руки ворота отворили; Ступа сама пошла и стала под навес. Вот входит в дверь Яга скрипучую, и бес Из-за печи пищит: — «Здесь, бабка, гости были». — «Кто?» — «Мальчик с девочкой. Кота они кормили, И тот их выпустил…» — «Где кот?!»… Но кот исчез…

Вий

[28]

Диканьский дьяк солгал. Я не подземный бес, Чьи веки страшные землей покрыты черной; Не знал я никогда породы гномов горной, И в церковь к мертвецам ни разу я не лез. Я — лишь залетный гость: промчался и исчез. Но где пронесся я — посевов гибнут зерна И не взойдут хлеба; их сжег мой вздох тлетворный. Где крыльями махну, там юный сохнет лес, Колодца, реки сякнут… Поднял тучей пыль я, И над дорогами стоит она, и гнилью От балок трупной тянет, и ревут стада, Травы не находя, сгоревшей без следа… А я уже в степях за Каспием, куда Меня назад несут мои бесшумно крылья.

28

Вий. — Вероятно — Суховий, демон восточного ветра в степных губерниях юга России.

Огненный змей

Сверкнувши по небу падучею звездой, Он в искры мелкие рассыпался над хатой, В трубу змеей вильнул. Заслонки и ухваты Посыпались… Бух в пол! Вдруг огонек свечной Погас… Зажегся вновь… И парень молодой, Здоровый, как бугай, чернявый и усатый, В кунтуш затянутый малиновый богатый, Перед Солохою, от трепета немой, Стал неожиданно. — «Что, рада аль не рада?» Страсть в бабе вспыхнула от огненного взгляда, И к гостю льнет она, зардевшись словно мак… Тьма вновь. И слышится: «Ну, ждет тебя награда: Родишь ты сына мне, и будет он ведьмак». И спрятанный в углу дрожит от страха дьяк…

Трясавица Акилёд

[29]

Нас больше тридцати. Все — матери одной. Простоволосые, но видом не старухи, Нагие, жадные, крылатые, как мухи. Едва лишь узнаем, что в доме есть больной, К нему слетаемся. Но спорить меж собой Не станем. Первая — Невея. Губы сухи. Целует сонного. Трепещет он, а в ухе Его звенят слова Трясеины: «Ты мой!» Больной дрожит, стеня, и бьется в лихорадке. Знобея за сестрой его дыханье пьет. Ласкают прочие. Помучить все мы падки, И жертву каждая обнимет в свой черед. Но вздох последний, вздох, как мед пчелиный, сладкий, Пью только я одна, меньшая — Акилёд.

29

Трясавица. Сестры-трясавицы, — демоны лихорадки, — являются в бреду больным. Боятся лошадиного черепа, положенного под изголовье, и злых собак.

Упырь

Тоска на сердце. Тишь. Не спится. Ночь мутна. Кто в нашу сторону идет там возле моста? Как мой покойный Ясь. Такого ж точно роста. Походка та ж… Ужель?!. Все ближе… У окна Остановился… Ах, он смотрит!.. И луна, Блеснув из туч, льет свет на белый как береста Лик страшный выходца нежданного с погоста. И ласковая речь знакомая слышна: — «Оксана, ясочка! Я это, отвори Мне дверь или окно, и вместе до зари С тобой пребудем мы!» Но, полная испуга, Дрожа, свяченый мак берет его подруга И сыплет вкруг себя. Не могут упыри Достать догадливых из макового круга.

Чур

[30]

Два раза надо мной сгорал уже порог, И третью хату вновь построили потомки. И я лежу под ней. У пояса — обломки Меча разбитого, и пса костяк у ног. Мне в руки хладные дан меду полный рог. Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемки И грусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкий Заслышат правнуки и, полные тревог, Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу? Порой мне надоест лежать, и в сора груду Я ночью выползу, а дети скажут: «Щур За печкой возится»; а я близ углей буду Сидеть задумчиво, по виду мал и бур, Как крыса старая, семейный древний чур.

30

Чур. — Чурами назывались живущие в доме души предков, а заодно и изваяния последних. Иногда они показывались в виде животных.

Щур — то же, что и Чур. От него происходит слово «пращур».

Род

[31]

Мы — пращуры твои. Меж нас отец и дед И прадеды стоят, потомок наш беспечный. Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный, Приуготованный, средь радостей и бед Свершаешь ты, идя с надеждой… нам вослед. Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный, Едва родился ты, мы из щели запечной Беззвучно выползли всем сонмом на совет Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом — Судьбу твою решить и твой направить разум. При свете трепетном пылающих лучин Свершали мы суда полуночного чин, С улыбкой грустною благословляя разом Тебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.

31

Род. — Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и роженицам говорится в нескольких памятниках XII–XV столетий.

Сергей Маковский

Шарманка

Е. А. Жарновской

На темный перрон полустанка, под утро — ни свет ни заря, плетется хромая шарманка, поет, надрывается вся. Хоть голос у немощной звонок и в ней человечья душа, никто из вагона спросонок в окошко не бросит гроша. От века закон одинаков на всех перепутьях земли. И старенький вальс не доплакав, умолкнет шарманка вдали.