Вражий питомец
вернуться

Лермонтов Михаил Юрьевич
Шрифт:

Евгений Баратынский

Финляндия

В свои расселины вы приняли певца, Граниты финские, граниты вековые, Земли ледяного венца Богатыри сторожевые. Он с лирой между вас. Поклон его, поклон Громадам, миру современным; Подобно им, да будет он Во все годины неизменным! Как всё вокруг меня пленяет чудно взор! Там необъятными водами Слилося море с небесами; Тут с каменной горы к нему дремучий бор Сошел тяжелыми стопами, Сошел — и смотрится в зерцале гладких вод! Уж поздно, день погас, но ясен неба свод; На скалы финские без мрака ночь нисходит, И только что себе в убор Алмазных звезд ненужный хор На небосклон она выводит! Так вот отечество Одиновых детей, Грозы народов отдаленных! Так это колыбель их беспокойных дней, Разбоям громким посвященных! Умолк призывный щит, не слышен скальда глас, Воспламененный дуб угас, Развеял буйный ветр торжественные клики; Сыны не ведают о подвигах отцов; И в дольном прахе их богов Лежат низверженные лики! И всё вокруг меня в глубокой тишине! О вы, носившие от брега к брегу бои, Куда вы скрылися, полночные герои? Ваш след исчез в родной стране. Вы ль, на скалы ее вперив скорбящи очи, Плывете в облаках туманною толпой? Вы ль? Дайте мне ответ, услышьте голос мой, Зовущий к вам среди молчанья ночи. Сыны могучие сих грозных вечных скал! Как отделились вы от каменной отчизны? Зачем печальны вы? Зачем я прочитал На лицах сумрачных улыбку укоризны? И вы сокрылися в обители теней! И ваши имена не пощадило время! Что ж наши подвиги, что ж слава наших дней, Что наше ветреное племя? О, всё своей чредой исчезнет в бездне лет! Для всех один закон — закон уничтоженья, Во всем мне слышится таинственный привет Обетованного забвенья! Но я, в безвестности, для жизни жизнь любя, Я, беззаботливый душою, Вострепещу ль перед судьбою? Не вечный для времен, я вечен для себя: Не одному ль воображенью Гроза их что-то говорит? Мгновенье мне принадлежит, Как я принадлежу мгновенью! Что нужды для былых иль будущих племен? Я не для них бренчу незвонкими струнами; Я, невнимаемый, довольно награжден За звуки звуками, а за мечты мечтами.

Финским красавицам

(Мадригал)

Так, ваш язык еще мне нов, Но взоры милых сердцу внятны И звуки незнакомых слов Давно душе моей понятны. Я не умел еще любить — Опасны сердцу ваши взгляды! И сын Фрегеи, может быть, Сильнее будет сына Лады!

Константин Батюшков

Сон воинов

Из поэмы «Иснель и Аслега»

Битва кончилась, ратники пируют вокруг зажженных дубов… …Но вскоре пламень потухает, И гаснет пепел черных пней, И томный сон отягощает Лежащих воев средь полей. Сомкнулись очи; но призраки Тревожат краткий их покой: Иный лесов проходит мраки, Зверей голодных слышит вой; Иный на лодке легкой реет Среди кипящих в море волн; Веслом десница не владеет, И гибнет в бездне бренный челн; Иный места узрел знакомы, Места отчизны, милый край! Уж слышит псов домашних лай И зрит отцов поля и домы И нежных чад своих… Мечты! Проснулся в бездне темноты! Иный чудовище сражает — Бесплодно меч его сверкает; Махнул еще, его рука, Подъята вверх…окостенела; Бежать хотел — его нога Дрожит, недвижима, замлела; Встает — и пал! Иный плывет Поверх прозрачных тихих вод И пенит волны под рукою; Волна, усиленна волною, Клубится, пенится горой, И вдруг обрушилась, клокочет; Несчастный борется с рекой, Воззвать к дружине верной хочет, — И голос замер на устах! Другой бежит на поле ратном, Бежит, глотая пыль и прах; Трикрат сверкнул мечом булатным, И в воздухе недвижим меч! Звеня упали латы с плеч… Копье рамена прободает, И хлещет кровь из них рекой; Несчастный раны зажимает Холодной, трепетной рукой! Проснулся он… и тщетно ищет И ран, и вражьего копья. Но ветр шумит и в роще свищет; И волны мутного ручья Подошвы скал угрюмых роют, Клубятся, пенятся и воют Средь дебрей снежных и холмов…

Скальд

«Воспой нам песнь любви и брани, О скальд, свидетель древних лет, Твой меч тяжел для слабой длани, Но глас века переживет!» — «Отцов великих славны чада! — Егил героям отвечал, — Священных скальдов песнь — награда Тому, кто в битвах славно пал: И щит его, и метки стрелы — Они спасут от алчной Гелы. Ах, мне ли петь? Мой глас исчез, Как бури усыпленный ропот, Который, чуть колебля лес, Несет в долины томный шепот. Но славны подвиги отцов Живут в моем воспоминаньи; При тусклом зарева мерцаньи Прострите взор на ряд холмов, На ветхи стены и могилы, Покры<ты> мхом, — там ветр унылый С усопших прахом говорит; Там меч, копье и звонкий щит Покрыты пылью и забвенны… Остатки храброго священны! Я их принес на гроб друзей, На гроб Аскара и Елои!.. А вы, о юноши-герои, Внемлите повести моей».

На развалинах замка в Швеции

Уже светило дня на западе горит И тихо погрузилось в волны!.. Задумчиво луна сквозь тонкий пар глядит На хляби и брега безмолвны. И всё в глубоком сне поморие кругом. Лишь изредка рыбарь к товарищам взывает, Лишь эхо глас его протяжно повторяет В безмолвии ночном. Я здесь, на сих скалах, висящих над водой, В священном сумраке дубравы Задумчиво брожу я вижу пред собой Следы протекших лет и славы: Обломки, грозный вал, поросший злаком ров, Столбы и ветхий мост с чугунными цепями, Твердыни мшистые с гранитными зубцами И длинный ряд гробов. Все тихо: мертвый сон в обители глухой. Но здесь живет воспоминанье: И путник, опершись на камень гробовой, Вкушает сладкое мечтанье. Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой, И ветр колышет стебль иссохшия полыни, Где месяц осребрил угрюмые твердыни Над спящею водой, — Там воин некогда, Одена храбрый внук, В боях приморских поседелый, Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук, Броню заветну, меч тяжелый Он юноше вручил израненной рукой, И громко восклицал, подъяв дрожащи длани: «Тебе он обречен, о бог, властитель брани, Всегда и всюду твой! А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов И Гелы клятвою кровавой На западных струях быть ужасом врагов Иль пасть, как предки пали, с славой!» И пылкий юноша меч прадедов лобзал И к персям прижимал родительские длани, И в радости, как конь при звуке новой брани, Кипел и трепетал. Война, война врагам отеческой земли! — Суда наутро восшумели. Запенились моря, и быстры корабли На крыльях бури полетели! В долинах Нейстрии раздался браней гром, Туманный Альбион из края в край пылает, И Гела день и ночь в Валкалу провождает Погибших бледный сонм. Ах, юноша! спеши к отеческим брегам, Назад лети с добычей бранной; Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам, Герой, победою избранный! Уж скальды пиршество готовят на холмах. Зри: дубы в пламени, в сосудах мед сверкает, И вестник радости отцам провозглашает Победы на морях. Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой Тебя невеста ожидает, К тебе, о юноша, слезами и мольбой Богов на милость преклоняет… Но вот в тумане там, как стая лебедей, Белеют корабли, несомые волнами; О, вей, попутный ветр, вей тихими устами В ветрила кораблей! Суда у берегов, на них уже герой С добычей жен иноплеменных; К нему спешит отец с невестою младой И лики скальдов вдохновенных. Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах, Едва на жениха взглянуть украдкой смеет, Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет, Как месяц в небесах… И там, где камней ряд, седым одетый мхом, Помост обрушенный являет, Повременно сова в безмолвии ночном Пустыню криком оглашает, — Там чаши радости стучали по столам, Там храбрые кругом с друзьями ликовали, Там скальды пели брань, и персты их летали По пламенным струнам. Там пели звук мечей и свист пернатых стрел, И треск щитов, и гром ударов, Кипящу брань среди опустошенных сел И грады в зареве пожаров; Там старцы жадный слух склоняли к песне сей. Сосуды полные в десницах их дрожали, И гордые сердца с восторгом вспоминали О славе юных дней. Но все покрыто здесь угрюмой ночи мглой, Все время в прах преобратило! Где прежде скальд гремел на арфе золотой. Там ветер свищет лишь уныло! Где храбрый ликовал с дружиною своей, Где жертвовал вином отцу и богу брани, Там дремлют, притаясь, две трепетные лани До утренних лучей, Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх. Земель полнощных исполины, Роальда спутники, на бренных челноках Протекши дальние пучины? Где вы, отважные толпы богатырей, Вы, дикие сыны и брани и свободы, Возникшие в снегах, средь ужасов природы, Средь копий, средь мечей? Погибли сильные! Но странник в сих местах Не тщетно камни вопрошает И руны тайные, преданья на скалах Угрюмой древности, читает. Оратай ближних сел, склонясь на посох свой, Гласит ему: «Смотри, о сын иноплеменный, Здесь тлеют праотцов останки драгоценны: Почти их гроб святой!»

Песнь Гаральда Смелого

Мы, други, летали по бурным морям, От родины милой летали далеко! На суше, на море мы бились жестоко; И море, и суша покорствуют нам! О други! как сердце у смелых кипело, Когда мы, содвинув стеной корабли, Как птицы неслися станицей веселой Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!.. А дева русская Гарольда презирает. О други! я младость не праздно провел! С сынами Дронтгейма вы помните сечу? Как вихорь пред вами я мчался навстречу Под камни и тучи свистящие стрел. Напрасно сдвигались народы; мечами Напрасно о наши стучали щиты: Как бледные класы под ливнем, упали И всадник, и пеший… владыка, и ты!.. А дева русская Гарольда презирает. Нас было лишь трое на легком челне; А море вздымалось, я помню, горами; Ночь черная в полдень нависла с громами, И Гела зияла в соленой волне. Но волны напрасно, яряся, хлестали: Я черпал их шлемом, работал веслом: С Гаральдом, о други, вы страха не знали И в мирную пристань влетели с челном! А дева русская Гарольда презирает. Вы, други, видали меня на коне? Вы зрели, как рушил секирой твердыни, Летая на бурном питомце пустыни Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне? Железом я ноги мои окрыляя, И лань упреждаю по звонкому льду; Я, хладную влагу рукой рассекая, Как лебедь отважный по морю иду… А дева русская Гарольда презирает. Я в мирных родился полночи снегах; Но рано отбросил доспехи ловитвы — Лук грозный и лыжи — и в шумные битвы Вас, други, с собою умчал на судах. Не тщетно за славой летали далеко От милой отчизны по диким морям; Не тщетно мы бились мечами жестоко: И море, и суша покорствуют нам! А дева русская Гарольда презирает.

Мечта

Подруга нежных муз, посланница небес, Источник сладких дум и сердцу милых слез, Где ты скрываешься. Мечта, моя богиня? Где тот счастливый край, та мирная пустыня, К которым ты стремишь таинственный полет? Иль дебри любишь ты, сих грозных скал хребет, Где ветр порывистый и бури шум внимаешь? Иль в муромских лесах задумчиво блуждаешь, Когда на западе зари мерцает луч И хладная луна выходит из-за туч? Или, влекомая чудесным обаяньем В места, где дышит все любви очарованьем, Под тенью яворов ты бродишь по холмам, Студеной пеною Воклюза орошенным? Явись, богиня, мне, и с трепетом священным Коснуся я струнам, Тобой одушевленным! Явися! ждет тебя задумчивый пиит, В безмолвии ночном сидящий у лампады; Явись и дай вкусить сердечныя отрады. Любимца твоего, любимца Аонид, И горесть сладостна бывает: Он в горести — мечтает. То вдруг он пренесен во Сельмские леса, Где ветр шумит, ревет гроза, Где тень Оскарова, одетая туманом, По небу стелется над пенным океаном; То с чашей радости в руках Он с бардами поет: и месяц в облаках, И Кромлы шумный лес безмолвно им внимает, И эхо по горам песнь звучну повторяет. Или в полночный час Он слышит Скальдов глас, Прерывистый и томный. Зрит: юноши безмолвны, Склоняся на щиты, стоят кругом костров, Зажженных в поле брани; И древний царь певцов Простер на арфу длани. Могилу указав, где вождь героев спит, — «Чья тень, чья тень, — гласит В священном исступленье, — Там с девами плывет в туманных облаках? Се ты, младый Инсель, иноплеменных страх, Днесь падший на сраженье! Мир, мир тебе, герой! Твоей секирою стальной Пришельцы гордые разбиты! Но сам ты пал на грудах тел, Пал, витязь знаменитый, Под тучей вражьих стрел!.. Ты пал! И над тобой посланницы небесны, Валкирии прелестны, На белых, как снега Биармии, конях, С златыми копьями в руках В безмолвии спустились! Коснулись до зениц копьем своим, и вновь Глаза твои открылись! Течет по жилам кровь Чистейшего эфира; И ты, бесплотный дух, В страны безвестны мира Летишь стрелой… и вдруг — Открылись пред тобой те радужны чертоги, Где уготовали для сонма храбрых боги Любовь и вечный пир. При шуме горних вод и тихоструйных лир Среди полян и свежих сеней, Ты будешь поражать там скачущих еленей И златорогих серн». Склонись на злачный дерн С дружиною младою, Там снова с арфой золотою В восторге Скальд поет О славе древних лет; Поет, и храбрых очи, Как звезды тихой ночи, Утехою блестят. Но вечер притекает, Час неги и прохлад, Глас Скальда замолкает. Замолк — и храбрых сонм Идет в Оденов дом, Где дочери Веристы, Власы свои душисты Раскинув по плечам, Прелестницы младые, Всегда полунагие, На пиршества гостям Обильны яствы носят И пить умильно просят Из чаши сладкий мед. Так древний Скальд поет, Лесов и дебрей сын угрюмый: Он счастлив, погрузясь о счастье в сладки думы! О сладкая Мечта! О неба дар благой! Средь дебрей каменных, средь ужасов природы, Где плещут о скалы Ботнические воды, В краях изгнанников… я счастлив был тобой. Я счастлив был, когда в моем уединенье Над кущей рыбаря, в час полночи немой, Раздастся ветров свист и вой И в кровлю застучит и град, и дождь осенний. Тогда на крылиях Мечты Летал я в поднебесной; Или, забывшися на лоне красоты, Я сон вкушал прелестной, И, счастлив наяву, был счастлив и в мечтах! Волшебница моя! дары твои бесценны И старцу в лета охлажденны, С котомкой нищему и узнику в цепях. Заклепы страшные с замками на дверях. Соломы жесткий пук, свет бледный пепелища, Изглоданный сухарь, мышей тюремных пища, Сосуды глиняны с водой, Все, все украшено тобой!.. Кто сердцем прав, того ты ввек не покидаешь: За ним во все страны летаешь И счастием даришь любимца своего. Пусть миром позабыт! что нужды для него? Но с ним задумчивость в день пасмурный: осенний, На мирном ложе сна В уединенной сени Беседует одна. О тайных слез неизъяснима сладость! Что пред тобой сердец холодных радость, Веселий шум и блеск честей Тому, кто ничего не ищет под луною, Тому, кто сопряжен душою С могилою давно утраченных друзей! Кто в жизни не любил, Кто раз не забывался, Любя, мечтам не предавался, И счастья в них не находил? Кто в час глубокой ночи, Когда невольно сон смыкает томны очи, Всю сладость не вкусил обманчивой Мечты? Теперь, любовник, ты На ложе роскоши, с подругой боязливой, Ей шепчешь о любви и пламенной рукой Снимаешь со груди ее покров стыдливой; Теперь блаженствуешь, и счастлив ты — Мечтой! Ночь сладострастия тебе дает призраки, И нектаром любви кропит ленивы маки. Мечтание — душа поэтов и стихов. И едкость сильная веков Не может прелестей лишить Анакреона: Любовь еще горит во пламенных мечтах Любовницы Фаона; А ты, лежащий на цветах Меж нимф и сельских граций, Певец веселия, Гораций! Ты сладостно мечтал, Мечтал среди пиров и шумных и веселых И смерть угрюмую цветами увенчал! Как часто в Тибуре, в сих рощах устарелых, На скате бархатных лугов, В счастливом Тибуре, в твоем уединенье, Ты ждал Глицерию, и в сладостном забвенье, Томимый негою на ложе из цветов, При воскурении мастик благоуханных, При пляске нимф венчанных, Сплетенных в хоровод, При отдаленном шуме В лугах журчащих вод, Безмолвен в сладкой думе Мечтал… и вдруг Мечтой Восторжен сладострастной, У ног Глицерии стыдливой и прекрасной Победу пел любви Над юностью беспечной, И первый жар в крови, И первый вздох сердечной. Счастливец! Воспевал Цитерские забавы И все заботы славы Ты ветрам отдавал! Ужели в истинах печальных Угрюмых стоиков и скучных мудрецов, Сидящих в платьях погребальных Между обломков и гробов, Найдем мы жизни нашей сладость? От них, я вижу, радость Летит, как бабочка от терновых кустов, Для них нет прелести и в прелестях природы; Им девы не поют, сплетяся в хороводы; Для них, как для слепцов, Весна без радости и лето без цветов… Увы! но с юностью исчезнут и мечтанья, Исчезнут граций лобызанья, Надежда изменит — и рой крылатых снов. Увы! там нет уже цветов, Где тусклый опытность светильник зажигает И время старости могилу открывает. Но ты — пребудь верна, живи еще со мной! Ни свет, ни славы блеск пустой, Ничто даров твоих для сердца не заменит! Пусть дорого глупец сует блистанье ценит, Лобзая прах златый у мраморных палат. Но я и счастлив, и богат, Когда снискал себе свободу и спокойство, А от сует ушел забвения тропой! Пусть будет навсегда со мной Завидное поэтов свойство: Блаженство находить в убожестве — Мечтой! Их сердцу малость драгоценна. Как пчелка медом отягчения, Летает с травки на цветок, Считая морем — ручеек; Сидящих в платьях погребальных Между обломков и гробов, Так хижину свою поэт дворцом считает, И счастлив — он мечтает!

Беседка муз

Под тению черемухи млечной И золотом блистающих акаций Спешу восстановить олтарь и муз, и граций, Сопутниц жизни молодой. Спешу принесть цветы, и ульев сот янтарный, И нежны первенцы полей: Да будет сладок им сей дар любви моей И гимн поэта благодарный! Не злата молит он у жертвенника муз: Они с фортуною не дружны.

Валерий Брюсов

Старый викинг

Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены. И вал возносился и рушился, белоголовый, И море стучало у ног о гранитные стены. Под ветром уклончивым парус скользил на просторе. К Винландии внук его правил свой бег непреклонный, И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море, А голос морской разносился, как вопль похоронный. Там, там, за простором воды неисчерпно-обильной, Где Скрелингов остров, вновь грянут губящие битвы, Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы. О, горе, кто видел, как дети детей уплывают В страну, недоступную больше мечу и победам! Кого и напевы военных рогов не сзывают, Кто должен мириться со славой, уступленной дедам. Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя, Чтоб не были тяжки гранитные, косные стены, Когда уплывает корабль среди шума и воя И ветер в лицо нам швыряется брызгами пены.