— А вот репа жареная, а вот колбаски свиные! — кричал время от времени он. — Картошечка, картошечка!

Тут, вообще-то, все говорили по-имперски. Это Корхонены старались учить своих детей древнему наречию, остальные лишь изредка вставляли понятные только местным словечки. Язык саами встречался еще в глубинке, но из быта большинства северян практически исчез.

— А вам — репы? Или картошечки?

— А давайте картошечки, — согласился Рем и протянул медяк.

Толстяк сыпанул в небольшой сплетенный из липового лыка туесок картофельных ломтиков и с интересом поглядел на чужеземца:

— А вы, маэстру, не здешний?

— У вас тут сложно затеряться с моим цветом волос! — усмехнулся Аркан. — Тут сплошные светлые головушки, ну или рыжие. Хоть налысо брейся!

Вот такие уличные торговцы, а еще — трактирщики, коробейники, артисты и были самыми лучшими источниками сведений о местных делах. Еще — проститутки, но Рем понятия не имел, где именно водятся в Байараде проститутки. Да и желания навещать подобные злачные места не имелось.

— А чего вам налысо бриться? Мы чужаков не обижаем, коли они в наши дела не лезут и девок не портят. А ты вот по какой надобности, например, прибыл, в наши края? — туесок с лакомством перекочевал в руки аскеронца.

— Так я на ярмарку Дымного Перевала добирался в охране каравана, а потом заехали в трактир в предгорьях, а там нападение… Как-то закрутилось всё — в итоге добрался сюда с печальными вестями.

— А что за нападение, ну, ну? — толстяк деревянными щипцами перевернул колбаски на решетке, на угли брызнул жирный сок, огонь ярко вспыхнул. Северянин накапал из бутылки воды в огонь, чтоб не разгоралось, и представился. — Мякинен меня зовут, из людей Лаури.

— Рем, из Аскерона…Это на Западе, — махнул в сторону закатного солнца Аркан.

— На Западе? Так ты из тех что слушают бритых бошек? — прищурился Мякинен.

— Не-е-ет, у нас в Аскероне держатся старых обычаев, мы живем по «Уставу надлежащему», как вы — по «Дороге Лебедей», — пояснил баннерет.

— Значит ты — ортодокс?

— Ортодокс, да… — энергично кивнул Аркан.

Они некотрое время молчали, глядя на красные от жара угли на жаровне, а потом Мякинен спросил:

— Так кто там на кого напал-то, в предгорьях?

— Культисты. Поклонялись деревянному идолу, а прислуга из местного трактира решила использовать его для колки дров… В общем — знатная была драка, едва мы выжили.

— Слушай, Рем из Аскерона… А у этих культистов — у них… — Мякинен почесал брюхо, как будто не решаясь спросить что-то важное. — Ну… У них вот всё в порядке было с лицом, например?

Рем почувствовал, что нащупал что-то интересное и сделал вид что задумался:

— Кажется, глаза… Да, да, действительно — у них были очень страшные глаза, нечеловеческие!

Саами всплеснул руками:

— Да! Да! Точно так! Глаза — как у летучих мышей, черные! Не как у вас, маэстру, а полностью черные! Я видел таких, в одной из подземных каверн… Думал — с испугу показалось!

— Каверны? Какие каверны? — затаил дыхание Аркан.

— Ну… — Мякинен был доволен что ему удалось найти свободные уши, когда большая часть его постоянных клиентов предпочитала не есть репу со свиными колбасками, а бряцать оружием у стен Дома Эдускунты. — Каверны. Катакомбы. Пещеры. Под Байарадом! Мы используем их для хозяйственных нужд. Я, например, складирую корм для свиней. Кто-то под винные погреба приспособил, другие — под ледники и холодильники летом, третьи — наоборот, сауны устраивают.

— И что, куда ведут каверны?

— Да никуда! — хохотнул колбасник. — Уж сколько молодых лазило по ним — никуда они не ведут. Одни — полверсты тянутся, другие — и десятка шагов не будет. Некоторые — широкие, что и человек пройти может не согнувшись, другие- узкие, только крыса и пролезет…

— Так откуда эти, которые с глазами? — удивился Рем.

— Вот и я подумал — откуда? Я грешным делом там переночевать вздумал, с неделю назад, когда жена меня совсем из дома выгнала… За грехи пьянства и чревоугодия, да… Взял с собой шкуру носорукого чудища — ну, не целую конечно, а здоровенный отрез — и пошел туда спать. Пробраться можно было через амбар Турунена, я с детства помню… Ну забрался туда, там такой удобный приступочек есть — как раз моя туша помещается, спать удобно. А ниже каверна расширяется, что-то вроде грота образует. Раньше зерно хранили, потом стала влага проникать — зерно убрали.

— Та-а-ак, и что? — словоохотливый Мякинен вроде бы и говорил интересные вещи, но определенно наводил тень на плетень.

— А то! Просыпаюсь потому, что кто-то стонет! Глядь — а в том гроте все стены размалеваны, и народ с факелами шастает. Одного голого мужика схватили, на колени поставили — и башку отрезали! А потом в кровище руки перемазали и давай снова стены замалёвывать всяким мракобесием! Вот такие дела… Я подумал — кошмары сняться уже, отродясь такого в Байараде не было. И щипал себя, и за губу кусал — они там как плясали так и продолжили. А глаза я хорошо запомнил — черные! В общем — страху натерпелся жуть! Но меня они не заметили! На рассвете поднялся — и бегом к Йорме Лаури! Рассказал ему всё! А меня на смех подняли… Мол — по пьянке померещилось. Ну где Байарад — и где голые мужики в кавернах? У нас холодно голышом ходить! Я и сам подумал что померещилось, когда вернулся — а там никакой мазни на стенах грота-то и нет! Следы человеческие есть, но мало ли кто там ходит… А рисунков не было!