– Обязательно упомяну!

Как же, упомянешь… Так я тебе и поверил. Я покривил губы в горькой усмешке.

Ничто так быстро не забывается, как доброе дело, которое ты сделал человеку. Увы, благодарность никогда не входила в число обязательных человеческих добродетелей. А уж в современном жестоком и эгоистичном мире – и подавно.

– Ладно, братья по разуму, славой как-нибудь сочтемся. А сейчас нам нужно думать совсем о другом… – Я возвратился к костру. – И кстати, это открытие меня совершенно не радует.

– Почему? – воинственно спросил Кондратка, поправляя свои круглые окуляры.

– А потому, что наша тихая деревенька со временем превратится в Содом и Гоморру. Сюда потянутся туристы, для них начнут строить дорогу (и быстренько, под шумок, вырубят окрестные леса), затем соорудят гостиницу… ну и так далее. Вплоть до кабака и казино. И получатся вместо тихого патриархального уголка безалаберные и шумные Нью-Васюки.

– Ну, это будет не скоро…

– Что меня в какой-то мере и подбадривает.

Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.

В общем, жизнь продолжалась.

Утором мы позавтракали плотно. Нам предстояла тяжелая дорога по болоту, поэтому на общем совете решили харчи не экономить (чему Кондратка был рад без памяти; он полночи проворочался без сна – его мучил голод; но я не дал ему ни кусочка, и на всякий случай положил вещмешок с продуктами себе под голову).

– Надо искать продолжение гати, – твердил Зосима. – Она где-то тута. – Стоя на берегу, он потыкал слегой в грязь.

– Хорошо бы… – сказал я с надеждой; но бес сомнения все равно не преминул больно царапнуть своими когтями по сердцу, еще сильнее разбередив и так дурные мысли.

Глядя на болотистую равнину, местами покрытую, как лишаями, островками зелени, я почувствовал, как мое сердце екнуло и сжалось до размера грецкого ореха. Мама миа! Мало мне было болот в южно-американской сельве, так еще и свои родные хляби дернула меня нелегкая мерить шагами.

Одно утешало – здесь не было таких гадов, как в чужой сторонке. Там одна анаконда чего стоит. Я уже не говорю о разных болотных змеях, от укусов которых практически нет противоядия.

– Надо искать, – опять повторил Зосима.

Взгляды всей троицы скрестились на мне. Я тяжко вздохнул и сказал:

– Как что, так сразу Косой, Косой… Может, вы, Николай Карлович рискнете? – Я указал кивком головы на болото. – Вдруг вам повезет?

– Я человек невезучий, – сухо отбрил меня Идиомыч.

– Понял. А как вы смотрите на это дельце, Кондратий Иванович? По-моему, у вас феноменальные способности по части преодоления болотистой местности, если судить по тому, как лихо вы убежали от погони. Вся ямины запросто миновали, на одной голой интуиции.

Кондратка замялся, начал что-то мямлить, но я уже его не слушал и начал раздеваться. Конечно, Зосима полез бы в болото без лишнего словоблудия. Он таков. Но в этом случае я бы просто сгорел со стыда.

Послать старика бултыхаться в холодной мерзкой грязи, а самому сидеть, развалившись, на бережку и давать советы… – нет уж, увольте. Это нужно быть просто бессовестным человеком.

Хотя… такие отмороженные у нас случаются. Некоторые даже своих престарелых родителей выгоняют из дому, превращая их в бомжей.

Как говорили раньше мудрые человеколюбы: дети – цветы нашей жизни. Наверное. Но в моих скитаниях мне приходилось видеть цветочки, которые нельзя даже нюхать, потому что наступит сначала умопомрачение, а затем придет капец.

Так что насчет цветочков нужно выражаться осторожно…

Я нашел начало гати только через час. В отличие от той, что вплотную подходила к острову с другой стороны, эта вымостка, судя по всему, была более старой, местами расползлась, так как бревна все же сгнили, и не доставала до острова метров на тридцать.

Наверное, с той поры в болоте поднялся уровень воды, и остров немного подтопило.

– Ну что, двинули? – спросил я, когда все разоблачились.

– С Богом! – истово сказал Кондратка и перекрестился.

Ух ты, а я и не знал, что он такой богомольный…

Идиомыч промолчал, а Зосима что-то тихо, про себя, пробубнил. Наверное, просил лешего дорожку подлатать, чтобы трясин было поменьше.

А дорожка вышла у нас еще та. Мы попали в самые гиблые места Пимкиного болота. Это была его северная оконечность, которая считалась у местных жителей (и небезосновательно) преддверием ада.