Я ещё не понимал, что ждёт меня в этой новой, чужой жизни. Но одно знал наверняка: если это реальность, а не бред воспалённого сознания после удара головой, то впереди меня ждёт нечто более интересное, чем бесконечные отчёты и корпоративные интриги.

Загадочная Уваровка, в любом случае, звучала куда заманчивее, чем очередная корпоративная летучка. А мои знания из будущего… может, они помогут мне не только выжить, но и преуспеть в этом странном мире начала XIX века. В конце концов, в каждом кризисе скрывается возможность, надо только уметь её разглядеть.

Агафья суетилась вокруг моего гардероба быстро и деловито. Её руки мелькали между сундуком и баулами, аккуратно складывая мой новый-старый гардероб — шёлковые рубахи, несколько кафтанов, штаны, жилеты и прочие атрибуты беспечной жизни юного дворянина, чьё тело я теперь незаконно оккупировал.

— Сюртук берёте, господин Егор? Почитай три года как из Парижа привезли, а надевали только раз, на именины графини Протасовой, — Агафья бережно сложила тёмно-синий сюртук с серебряными пуговицами. — Такая вещь, а пылится!

Рядом угрюмо возился мужик лет сорока — коренастый, с окладистой бородой и мозолистыми руками. Николай, как я узнал, дворовый человек, приставленный помогать с переездом опального барина в его почётную ссылку.

— А книги? — спросил я, осматривая комнату в поисках хоть чего-то полезного для выживания. — У меня должны быть книги.

Николай хмыкнул выразительно, но вслух ничего не сказал. Агафья же всплеснула руками:

— Какие книги, Егорушка? Вы ж их все в трактире позакладывали да в карты проиграли! Только и осталось что Евангелие от матушки да тетрадка с французскими стихами. Весь ваш, с позволения сказать, университет!

Я прикусил губу. Похоже, прежний владелец этого тела был не только игроком и дебоширом, но ещё и редкостным идиотом. Отлично. Просто великолепно. На случай зомби-апокалипсиса я всегда планировал взять с собой тетрадку с французскими стихами.

Что-то внутри меня буквально кричало о том, что мне нужно гораздо больше, чем пара сундуков одежды и Евангелие. Я оглядел комнату в поисках чего-нибудь полезного.

— Николай, а инструменты какие-нибудь можно взять? Топор, пилу, гвозди? — я старался говорить уверенно, как подобает барину, хотя внутри себя чувствовал неловкость.

Мужик тяжело вздохнул и почесал бороду:

— Не велено, господин. Батюшка сказал — только одёжку. А инструмент — это хозяйское добро. — В его глазах промелькнуло что-то вроде жалости. — Да и зачем вам? Вы ж молотка в руках не держали отродясь.

— А оружие? — возник у меня следующий логичный вопрос. — Пистолет или хотя бы охотничий нож?

— Господь с вами! — ахнула Агафья, крестясь быстро-быстро. — После того как вы в прошлом году чуть целую улицу не перестреляли? Батюшка все ваши пистолеты под замок упрятал, а палаш на чердак забросил. Слава богу, что руки у вас кривые, а то б полгорода уже на погосте лежало!

Прекрасно. Меня отправляют в глухомань без инструментов и оружия. Только модный гардероб, Евангелие и тетрадь с французскими стихами.

— Агафья Петровна, — я решил зайти с другой стороны, — а помощник мне полагается? Дядька какой-нибудь? Холоп?

Нянечка аж ахнула, округлив глаза:

— Какой холоп ещё?! Что ты такое говоришь, Егорушка? Срамота какая! Дядька был у тебя, как положено, Федотом звали, да не выдюжил — ушёл. Сказывал, даже каторга спокойнее, чем с тобой день провести. — Она понизила голос до шёпота. — Месяц потом еще заикался, как вспоминал ваши похождения.

И тут меня вдруг осенило. Что-то категорически не сходилось в этой картине. Холопы, бояре… 1807-й год. Из ещё не вытесненной пивом школьной программы я помнил, что Пётр Первый ликвидировал Боярскую думу, заменив её Сенатом, и холопство отменил. Екатерина II модернизировала государственную систему Табелью о рангах.

Бояр не было. Откуда же тогда «сын боярина»?

Я осторожно присел на краешек сундука, лихорадочно перебирая в голове всё, что помнил из школьного курса истории, которого, как назло, оказалось преступно мало.

— Агафья Петровна, — начал я, стараясь выглядеть беспечным, — а кто сейчас правит-то? А то я со вчерашнего… — я выразительно постучал себя по голове, изображая сотрясение мозга, — память отшибло напрочь.

Нянечка посмотрела на меня с укоризной, но, к моему удивлению, не стала отчитывать за странный вопрос.

— Государыня-матушка наша, Екатерина Алексеевна Вторая, — ответила она, продолжая складывать вещи. — Беспокоится только народ — который год хворает. Говорят, совсем плоха стала. Наследник-то, Павел Петрович, уж извёлся весь, ждёт своего часа. Иные болтают — не по-христиански так о матушке-государыне думать!