Гансом Аффаузи оказался мальчишка лет тринадцати-четырнадцати. Худощавый и гибкий, он, тем не менее, пытался излучать важность и самолюбование, пока входил, а при виде меня натуральным образом окрысился, как будто я его оскорбил лично. Ничего подобного за собой не чувствуя, я с любопытством посмотрел на ребенка, похожего, в отличие от меня, на ребенка, но зарекомендованного предусмотрительным Сафроновым как ведущего гения мира боевых искусств.

Молодого гения, разумеется.

— У него потенциал Ки почти как у «яркоглазого», — тут же сообщил я Михаилу, — Если этот юноша сможет почувствовать энергию маятника, несмотря на свою собственную, то он…

— Станет самым видным женихом у Старых родов, — скорчил гримасу русский, — Его невесты будут убивать друг друга в схватках!

— Как будто сейчас это не так! — сердито буркнул ребенок, подходя к маятнику.

— Отвернись, сядь, сосредоточься, — проинструктировал, довольно благожелательно, Стромо.

— Сам знаю! — огрызнулся этот Ганс, вовсе не собираясь выполнять рекомендации.

Потеряв к нему интерес, я закрыл глаза, отслеживая траты энергии у мечущегося туда-сюда шарика Ки. Пока они не выходили из рамок мои расчетов, то есть на неделю заряда должно было хватить точно, даже запас процентов в двадцать оставался. Затраты, по сути, шли только на сам маятник, а не на проход ядра внутри меди. Это открытие обещало некоторые весьма интересные перспективы. А что, если взять медный провод и зарядить его энергией, преобразующейся при контакте в электричество…? Можно устроить ловушку. Мину не получится, под рукой не всегда есть диэлектрик нужной формы. Хм, малыш мешает, слишком яркий…

— Ганс!!

Одновременно с возгласом Сафронова я почувствовал, как энергия маятника испарилась. Открыв глаза, увидел трясущего рукой ребенка, зависшего над ним русского и парочку людей в рабочих комбинезонах, держащих нечто, весьма похожее на мини-рельсы, которые надо крепить к полу.

— Я ничего не чувствовал, понятно?! — зло огрызнулся подросток, тыкая в меня пальцем, — Прикажи ему, пусть зарядит снова! Сильнее! Я еще раз попробую! А затем еще раз! Сколько нужно!

— Ты ничего и не должен был почувствовать, — качнул головой я, вставая на ноги, — Слишком много Ки…

— Заткнись, слабак! И делай, что велено! — вконец разошелся Аффаузи, — Иначе я изобью тебя в мясо!

— Ганс… — слегка неуверенно протянул Михаил, — Ты разве не слышал!

— И ты заткнись! — взвизгнул мелкий, — Ты не Хатш, что сами Аффаузи тебя слушали! И не Мария!

Кажется, у нас проблемы?

— Как думаешь, — обратился я полностью растерявшемуся такому повороту событий русскому, — Если я приму вызов этого «гения», а затем одержу победу, не нанеся ему ни единого удара, он поймет, что живет… слегка не в той реальности, которая ему усиленно кажется?

Ганс Аффаузи аж задохнулся от моментально переполнившего его возмущения, багровея… ну прямо как злой маленький мальчик.

— Кажется, это выход, — внезапно заявил Стромо, хлопая в ладони.

От дверей послышался шум возбужденно перешептывающихся подростков.

Издеваться над детьми, конечно, плохо. Пусть над испорченными и грубыми, пышущими злобой и насилием, пусть даже они это заслужили, но… в самом-то деле?

Однако, выхода у меня не было. Пришлось показывать мелкому зазнавшемуся пареньку, что все его самолюбие, строящееся на превосходном, для местных, владении Ки, является совершенно пустым местом перед бойцом, который это самое Ки ощущает. Толку от техники, если она не попадет? Толку от филигранного насыщения и укрепления плоти, если ножки и ручки банально коротки по сравнению с конечностями оппонента? Толку от знания боевых искусств, если ты легок настолько, что тебя моментально могут подбросить в воздух практически из любого положения?

Ты можешь быть талантливым, умелым и мощным, но если твой противник постоянно спарринговал с «яркоглазой», учащейся проводить свою мощь по телу, то единственное, чем ты его можешь удивить — тонкой, коварной и отточенной техникой, примененной в нужный момент. Ганс Аффаузи был не из тех, кто может до подобного догадаться.

Зато он был выносливым, крепким и злым, так что мне пришлось ну очень много раз уронить его на татами перед тем, как тяжело дышащий, но совершенно целый (за исключением эго) ребенок таки выдохнул, что сдается.

— Если бы ты дрался честно, я бы тебя одолел! — донеслось мне вслед.

— В таком случае мне пришлось бы тебя убить, — ответил я, — а это слегка чересчур из-за того, что ты решил побаловаться с маятником и сказал несколько грубых слов.

К счастью, собравшиеся зрители были представителями Старых родов, с их точки зрения я дрался совершенно неправильно, но молодые люди понимали ситуацию, в которую их всех поставил Аффаузи, так что были совсем не против того, что конфликт разрешился совершенно бескровно. Относительно. Бросаемые на меня многообещающие взгляды поверженного гения мира боевых искусств были очень даже красноречивы.