– Полноте! Куда вы! Не будьте мальчиком. Сядьте.

Усадив меня около себя, она стала говорить со мной, как старшая сестра с капризным ребенком.

– Вы еще слишком молоды, и любовь для вас в новинку. Будь на моем месте другая женщина, вы влюбились бы в нее. Через месяц вы полюбите третью. Но есть иная любовь, которая черпает душу до дна. Такова была моя любовь к Сергею, к моему покойному мужу. Я отдала ему все свое чувство до конца. Сколько бы вы ни говорили мне о любви, я буду вас слушать, как труп. Поймите, что во мне не осталось способности понимать такие речи. Все равно, как если бы вы говорили перед глухой. Помиритесь с этим. Вам не может быть обидно, что вы не могли увлечь своей любовью мертвеца.

Елена Григорьевна говорила с легкой улыбкой. Это показалось мне почти оскорбительным. Мне представилось, что она насмехается надо мной, ссылаясь на любовь к покойному мужу. Я весь побледнел. Помнится, на глазах моих выступили слезы.

От Елены Григорьевны не укрылось мое волнение. Я видел, что выражение ее холодных глаз изменилось. Она поняла, что я страдаю. Удержав меня рукой, так как я хотел, молча, встать, она пододвинула ближе ко мне свое кресло. Я почувствовал на своем лице ее дыхание. И, понизив голос, хотя мы были одни в комнате, она, с настоящей откровенностью и с нежной задушевностью, сказала мне:

– Простите, если я обидела вас. Может быть, я ошибаюсь в вашем чувстве и оно серьезнее, чем я думала. Поэтому я вам скажу всю правду. Слушайте. Моя любовь к Сергею не мертвая, а живая. Я люблю Сергея не в прошлом, а в настоящем. Мы не расставались с ним. Я не смеюсь над вашим признанием, не смейтесь и вы над моим. С самого дня своей смерти, Сергей стал являться мне, незримо, но явно. Я чувствую его близость, ощущаю его дыхание, слышу его ласковый шепот. Я ему отвечаю и мы ведем с ним тихие разговоры. Порою он чуть внятно целует меня в волосы, в щеку, в губы. Порою я смутно вижу его отражение, в полутьме, в зеркале. Когда я остаюсь одна, он тотчас оказывается близ меня. Я привыкла к этой жизни с тенью. Я продолжаю любить Сергея, в ином его образе, так же страстно и нежно, как любила прежде. Другой любви мне не надо. И я не нарушу верности тому человеку, который не покинул меня и за гранью этой жизни. А если вы скажите мне, что я брежу, что у меня галлюцинации, я вам отвечу: мне все равно! Своей любовью я счастлива, зачем же мне отказываться от счастия? Оставьте меня быть счастливой!

Свою длинную речь Елена Григорьевна произнесла кротко, не повышая голоса, но с глубоким убеждением. Я был так изумлен серьезностью ее тона, что не нашелся, что ответить. Я смотрел на нее с некоторым страхом и сожалением, как на помешанную. Но она опять перешла к роли хозяйки и сказала мне, другим голосом, словно обращая в шутку все предыдущее:

– Ну, нам пора расходиться. Матвей покажет вам вашу комнату на ночь.

Матвей был старый слуга в доме. Я машинально поцеловал протянутую мне руку. А через минуту вошел Матвей и угрюмым голосом пригласил меня следовать за собой. Проведя меня через весь дом, он указал мне приготовленную постель, пожелал покойной ночи и оставил меня одного.

Только тогда я немного опомнился. И, как это ни странно, первым моим чувством был стыд. Мне стало стыдно, что я сыграл такую незавидную роль. Мне стало стыдно, что я, пробыв с молодой женщиной наедине два часа, в почти пустом доме, не добился даже того, чтобы поцеловать ее в губы. В те минуты вместо любви я испытывал скорее чувство злобы к Елене Григорьевне, желание отомстить ей. Я уже перестал думать, что ее ум расстроен; мне казалось, что она смеялась надо мной.

Сев на постель, я стал осматриваться. Я быль знаком с расположением дома. Я находился в кабинете покойного Сергея Дмитриевича. Рядом была его спальня, где все было оставлено совершенно в том виде, как было при его жизни. Прямо предо мной, на стене, висел его портрет масляными красками. Он был написан в черном сюртуке, с ленточкой французского ордена Почетного Легиона, который получил, не знаю как и за что, при Второй империи. И, по какой-то странной связи идей, именно эта ленточка навела мои мысли на самый странный и дикий план.

У меня с покойным Сергеем Дмитриевичем было внешнее сходство в лицах. Конечно, он был старше меня. Но оба мы носили усы и одинаковую прическу. Только его волосы были с проседью, Я пошел в его спальню. Шкап был незакрыт. Я отыскал такой же сюртук, какой был изображен на портрете, и надел его на себя. Я отыскал и орденскую ленточку. Я напудрил себе голову и усы. Одним словом, я нарядился покойным.

Может быть, если бы мой замысел удался, я постыдился бы рассказывать вам об нем. Сознаюсь, что моя проделка была гораздо хуже, чем простая шалость. Она была бы прямо непростительна, если бы я не был так молод. Но я получил достойное возмездие за свой проступок.

Переодевшись, я направился к комнате Елены Григорьевны. Случалось ли вам красться ночью по спящему дому? Каким резким кажется каждый шорох, и до чего громко скрипят в тишине половицы! Несколько раз мне казалось, что я разбужу всю прислугу.

Наконец, я добрался до желанной двери. Сердце мое стучало. Я надавил ручку. Дверь растворилась без шума. Я вошел. Комната была освещена лампадкой, светившей ярко. Елена Григорьевна еще не ложилась. Она сидела в широком кресле, в ночном капоте, перед своим столом, задумавшись, вспоминая. Она не слыхала, как я вошел.

Несколько минут я стоял в полутьме, не смея сделать ни шага вперед. Вдруг, почувствовав мое присутствие или заслышав какой-нибудь шум, Елена Григорьевна обернулась. Она увидела меня и задрожала. Моя проделка удалась лучше, чем я мог ожидать. Она приняла меня за своего покойного мужа. Со слабым криком, привстав с кресла, она протянула ко мне руки. Я услышал ее радостный голос:

– Сергей! Ты! Наконец!

И потом, потрясенная таким волнением, она опять упала в кресло, по-видимому, без сознания.