— Ты же знаешь, я не пьющий.

— А в поезде это было незаметно.

— Да, я помню как ты пыталась выставить своих попутчиц из купе, надеясь остаться со мною наедине…

— Оно мне надо… — насупилась она. — Ошибаешься, Чубайсов, если думаешь, что я буду за тобой как собачка бегать…

— Но ведь бегаешь!

Маргарита усмехнулась и нарочито медленно развела полы своего одеяния, демонстрируя то, что мне приходилось повидать в жизни. Особенно — в предыдущей. Хотя не помню, чтобы меня так откровенно совращали. Как-то это не по-комсомольски. А как же товарищ Трошкин?

— Хочешь сказать, что у твоей Таньки лучше? — с пьяной откровенностью спросила она.

Дело не в Тане. В конце концов, она сама сказала, что на время ее поездки к морю, я могу чувствовать себя свободным. Как будто для этого мне нужно чье-либо разрешение. Так что расчет комсомольской дивы вполне мог бы оправдаться, но… стукнула открываемая дверь. Марго взвизгнула и тут же завернулась в соседское одеяло, владелец которого как раз вернулся. Увидев торчащую из одеяльного кокона девичью головку, он усмехнулся.

— Я вообще-то ничего не имею против вечерних развлечений, ребятки, — сказал он, — но чертовски устал мотаться по московским улицам. Так что вам придется подыскать другое местечко… А одеяло, милая, можете временно оставить себе. На улице все равно жарко.

Покраснев, Марго сползла с его койки и боком боком выбралась из номера. Провожать я ее не стал. Много чести.

— Извини, старик, — сказал Никитыч, поправляя свою постель, — что обломал тебе кайф… Или ты… уже?

— Джентльмены такие темы не обсуждают.

— Ну, у вас, джентльменов, может и не обсуждают, а у нас, простых смертных, сам понимаешь, в лесу о бабах, с бабами о лесе…

Он ушел в ванную и долго там плескался в душе. Так что под этот плеск я и уснул. Мне снилась королева Марго, но не неверная любовница товарища Трошкина, а почему-то — героиня Булгакова, в исполнении актрисы из сериала 2005 года, которая сейчас, небось, и не родилась еще или — вот-вот родится.

Утром я проснулся довольно рано, хотя вполне мог еще и подрыхнуть. Не спалось. Меня снедало нетерпение. Афронта, полученного на комсомольской конференции, а потом и у самого Пастухова, стерпеть было нельзя. В конце концов, я вам не мальчик для битья. Про меня в «Смене» писали, да и документалку собираются снять… Кстати, о прессе… Меня же познакомили с Корнешовым, главредом «Комсомолки…». Мужик, конечно, из комсомольского возраста давно вышел, но с виду ничего. Вот с ним и перетру, если увижу сегодня на заседании, а — нет, прямиком в редакцию завалюсь. Мне терять нечего.

А ведь и впрямь — нечего. Одну жизнь я уже прожил. Конечно, высшие силы подарили мне вторую, которую я стараюсь использовать для исправления ошибок. Не своих, целого народа. И даже — не одного. По сути — всего мира. Ну а если я сверну шею на этом пути, то уйду с осознанием того, что хоть попытался. Как там пел Высоцкий? «Я ухожу, пусть пробует другой…». Ладно. Хватит лирики… Впрочем, Владимир Семенович мне не зря вспомнился, что-то есть в этой мыслишке… Ладно, додумаю на ходу…

Умывшись, я оделся и выбежал из номера. Соседа уже не было. Он еще раньше меня отправился по своим командировочным делам. А мне пора было топать в ВНИИСИ — Всесоюзный научно-исследовательский институт системного анализа — пожалуй, единственного научного учреждения в СССР, где занимались прогнозированием будущего или чем-то в этом роде. Правда, делалось это на основе и с подачи так называемого Римского клуба, исподволь навязывающего всем странам, в том числе и социалистическим, глобалистскую повесточку.

Жаль, не могу я товарищам ученым, там работающим, этого объяснить. Во-первых, интеллектуального багажа не хватает, а во-вторых, кто я пока такой, чтобы меня там слушали? А в-третьих, и в главных… Беда СССР не в том только, что разные там рыжие и толстые столкнули его с пути истинного, а в том, что с самого начала мы соревновались с Западом. Не с Индией или, скажем, Китаем, а с Францией, Германией, Великобританией и США, а в эти, примерно, годы еще — и с Японией. И настолько увлеклись этой гонкой, что никому и в голову не пришла простая мысль: а, может, ну их нафиг?

Выйдя из гостиницы, я кинулся к ближайшей станции метро. Бегом, в качестве утренней физзарядки. Но не успел пробежать и двухсот метров, как меня окликнули:

— Товарищ Чубайсов, можно вас на минутку?

А паренек-то шустрый, — подумал первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов, глядя на то, как подходит к «Волге», окликнутый шофером, рыжий молодой человек. После вчерашнего разговора с Андроповым, Романов решил не откладывать встречу с Чубайсовым до возвращения в город на Неве, а потолковать с ним здесь, на нейтральной, так сказать, территории.

Что и говорить, встревожила Григория Васильевича вчерашняя мирная беседа за чашкой чая с главой самой могущественной организации в стране. Явился сам. Без предварительной договоренности, как всегда — без охраны с одним шофером. Явил, так сказать, пример скромности и бесстрашия. А ведь сколько на него покушались!

Явился, не запылился и завел разговор, от которого у хозяина Ленинграда мурашки побежали по спине. И ведь начал с чего! С какой-то западной газетенки, где якобы писали, что человек с такой фамилией, во главе Санкт-Петербурга — это знак назревающих в Советской империи перемен. Мало ему того, что в городе, за который он, между прочим, кровь проливал, хихикают за спиной, дескать, опять на троне Романовы.