– Достань, пожалуйста, вон тот, розовый, верхний правый, – просит тетя.

Я встаю на цыпочки, беру камень и, чувствуя его прохладное прикосновение к ладони, протягиваю Рози.

– Нет, – качает головой она. – Подержи еще немного.

Я рассматриваю розовый квадратный камень, лежащий у меня на ладони. В тусклом свете камина он как будто переливается разными цветами радуги.

– В нем заключена молчаливая мудрость, – восхищенно произносит Рози. – И невероятная мощь. Розовый кварц – один из самых целительных кристаллов для сердца. В его власти подарить любовь и гармонию.

– Любовь и гармонию, говоришь? – хмыкаю я, ставя камень на столик между нами. – Рози, я тебя очень люблю, но, чтобы наладить мою личную жизнь, понадобится целый грузовик розового кварца.

– А ты пока оставь его у себя, – хитро улыбается тетя. – И сама все увидишь.

– Ладно, – соглашаюсь я, только чтобы порадовать тетю.

Мудрые глаза Рози изучающе всматриваются в мое лицо. От тети ничего нельзя было утаить, и порой это даже пугало.

– Позволь задать тебе вопрос, – говорит она. – Какие чувства вызывал в тебе Кевин? В смысле, когда находился рядом?

– Сложно сказать, – пожимаю плечами я. – Я об этом не думала.

– А надо бы. Ведь это самое главное. Так я поняла, что Билл – тот самый. С ним все становилось… на свои места. Мы подходили друг другу.

– Дай угадаю, – с ноткой сарказма произношу я. – Как два кусочка мозаики?

– Вообще-то, да.

Я закатываю глаза. Тетя смотрит, как за окном волны обрушиваются на берег, словно желая нам спокойной ночи. В отличие от меня, Рози познала любовь – настоящее чувство. Глядя на ее умиротворенное лицо, я понимаю: тетя думает о нем.

Билл умер сразу после моего рождения, но благодаря красочным рассказам Рози мне казалось, будто я знала его всегда. Она поведала мне про ящик с рыболовными снастями для ловли на мушку, который стоял в прихожей. Про сиплый голос Билла. Про его любовь к картофельной запеканке с фаршем. Рози и Билл часто смеялись, обожали танцевать. Я много раз представляла, как они в гостиной слаженно двигаются под старый джаз. Билл эффектно отклоняет Рози назад, на манер танго, и она взвизгивает от восторга.

После его смерти Рози так и не вышла замуж, она даже на свидании ни разу не была. Когда я спросила о причине, тетя ответила, что не чувствует в этом нужды, ведь ее сердце несвободно.

Чувствуя мое смятение, Рози нежно треплет меня по руке. Вспомнилась мама с ее каруселью из ухажеров и расставаний – тоже своего рода «конвейер». Неужели и мне судьба уготовила парад разочарований?

Рози вновь улыбается, глядя на меня большими умными глазами.

– Помни, сердце – такая же мышца, и ее нужно тренировать. А для этого требуется практика.

– Не знаю, – сомневаюсь я. – Может, мне на роду написано быть одной. Так гораздо проще.

– И гораздо тоскливее, – добавляет тетя.

Счастлива ли Рози, живя на краю острова в пустом доме наедине со своими кристаллами и воспоминаниями?

– Ладно, мне пора на боковую, – зевая, говорит она. – Я тебе постелила чистое белье, а в ванной повесила свежие полотенца.

– Спасибо за… все. – Я крепко обнимаю Рози.

– Спокойной ночи, детка, – дрогнувшим голосом говорит она, обнимая ладонями мое лицо и глядя на меня влажными от слез глазами. – Увидимся утром.

Я долго сижу в тишине, впитывая уютную атмосферу дома, и смотрю, как тлеющие в камине угли щелкают и вспыхивают то красным, то оранжевым. Затем мой взгляд скользит к двери маминой спальни в дальнем конце гостиной, и на меня одно за другим сыпятся воспоминания.

Мне уже не тридцать пять, а будто снова десять, и волосы заплетены в африканские косички. Глотая слезы, прохожу через гостиную и берусь за ручку двери. Пальцы обдает холодом. Внутри голая кровать с аккуратно наброшенным на матрас покрывалом. Единственное, что осталось от мамы, – тюбики с засохшими красками в картонной коробке на полу да пара мольбертов у дальней стены. На одном пейзаж, а на другом незаконченный натюрморт – глиняный кувшин и две румяные груши. Я подхожу ближе не в силах оторвать глаз от холста: композиция вроде бы простая, но в ней чувствуется глубина. В голове звучит мамин голос: «Порой самые прекрасные в жизни вещи у нас перед глазами. Просто надо научиться их видеть».

Со вздохом открываю верхний ящик комода и вынимаю побитый молью шерстяной свитер. Подношу к лицу и вдыхаю, хотя мамин запах уже давно выветрился. Придавленная тяжестью момента – да и последних двадцати четырех часов, – поворачиваюсь к прикроватному столику. Там лампа и фотография в рамочке. Беру фотографию и сдуваю с рамочки пыль. На снимке мне годика три-четыре. Я сижу на коленях у мамы и гляжу на нее широко распахнутыми глазами. В руках у меня плюшевый зайчик – моя любимая игрушка, которую я, к большому несчастью, забыла в одной из квартир. Когда я сообразила, что зайчика нет, возвращаться было слишком поздно. Снежок. Его звали Снежок.