Шрифт:
– Это иносказание, коллега, – с некоторым раздражением пояснил ему Блукхооп. – Фигура речи! Вы должны это знать, вы специалист. К тому же, медведи еще не вымерли, и это вы также должны знать…
– Доктор Кратов, – сказал Понтефракт. – Друг мой! Не наговаривайте на себя. Я сам слышал, как вы мурлыкали после первых двух литров пива. Вы в состоянии воспроизвести услышанную мелодию, а значит – старина медведь обошел вашу колыбельку стороной. Вам нужно побывать на концерте Озмы, дабы вы поняли, что потеряли. И преисполнились раскаяния.
– Долгое время музыкальная культура Федерации пребывала в застое, – сказал Агбайаби. – Считалось, что исполнительское мастерство достигло совершенства, и потому красота и выразительность голоса большого значения не имеют. Все внимание уделялось тексту, мелодии и аранжировке. Это подлежало оценке и восхищению. Голос стал всего лишь одним из инструментов в партитуре. Тем более, что ничего не стоило синтезировать любой голос на усмотрение композитора… Но появилась Озма, и все вернулось на свои места. Людям, в общем-то, безразлично, какие слова и на какую музыку она поет. Им хочется слушать ее голос.
– Справедливости ради заметим, – ввернул Понтефракт, – что и слова и музыка также не обманывают ничьих ожиданий.
– Самые неискушенные упиваются ее голосом, – согласился Агбайаби. – Более наторелые – в состоянии оценить гармонию. Полиглоты вкусят блаженства от стихов. А те, кому на орган слуха наступил реликтовый хищник, благоволят насладиться обликом божественной Озмы.
– Но, как правило, потрясенный зритель подвержен комплексному воздействию сразу нескольких факторов! – воскликнул Понтефракт.
– Благодарю вас, коллеги, – произнес Носов. – Теперь доктор Грозоездник и доктор Блукхооп наверняка составили представление о том, что значит для человеческой цивилизации скромная по галактическим меркам персона Озмы.
Грозоездник все еще выглядел озадаченным.
– Это не так просто понять, – пояснил он. – У нас не существует искусства звукоизвлечения. Видимо, это связано с анатомическими особенностями нашей расы. Мы можем восхищаться простотой и логикой математических построений. Мы ищем гармонию в изящно выведенных доказательствах физических теорий и химических формулах. Но я увидел ваш энтузиазм и принимаю ваши слова на веру.
– Нам непросто понять ваш страх утратить отдельного члена своего сообщества, – сказал Блукхооп. – Вас так много, вы такие одинаковые. Что значит одно человеческое существо, когда остается человечество? Эта потеря будет немедленно и сторицей возмещена – у вас нет проблем с рождаемостью. Но вы все еще ставите общественную значимость отдельного индивидуума в зависимость от его личностных характеристик. Вы, как и тысячи лет назад, храните приверженность иерархической, клановой структуре общества. Только нынче градация происходит не по имущественным и сословным признакам, а по объективной, а чаще – мнимой существенности вклада в культуру или науку. Ну что ж… Если утраченный член и впрямь обладал некими выдающимися характеристиками – что мешает искусственно промоделировать и воспроизвести их в ближайшем же потомстве? И даже если такое невозможно – ведь сохранятся его труды, записи… хотя бы тот же «Ночной кошмар в Пайлот-тауне». Разве этого недостаточно?
– Мы не хотели бы, чтобы все ограничилось записями, – сдержанно заметил Агбайаби. – Мы хотели бы, чтобы за тем, что уже есть, следовало что-то еще. И как можно дольше.
– Ничто не длится вечно. Позвольте вам напомнить этот трюизм. Иногда бывает разумно остановиться на вершине, вместо того, чтобы неожиданно для всех, в том числе и для себя, вдруг сорваться в пропасть… – В окошке перламутровой капсулы трепыхнулась тонкая пелерина и пропала. – Впрочем, все это – праздные рассуждения на отвлеченную тему. Вы не желаете ни малейшего разрыва целостности, и это ваше право. Мы можем не понимать его, но обязаны принять.
– И помочь вам не допустить потери, – прибавил Грозоездник.
– Бруно, – обратился Носов. – Я знаю, что это не совсем укладывается в рамки местных законов, но вы должны допустить моих людей на очередной концерт Озмы. И на все последующие, кстати. И дать им свободу действий.
– Это будет непросто, – задумчиво произнес Понтефракт. – Озма пробудет в Тритое двадцать семь дней…
– Полагаю, вы не ждете, что толпы громил в защитной броне станут разгуливать между рядов, бряцая боевыми фограторами, – с легким сарказмом сказал Носов.
– Не жду, – согласился Понтефракт, продолжая сохранять озабоченный вид. – Я знаю, что вы незаметны неискушенному глазу.
– Искушенному – тоже, – веско промолвил Носов.
Интерлюдия
Земля
– Вам повезло, – проговорил Грегор серьезно. – Это надо было суметь: пробыть в лесу час с небольшим и нарваться на укус «жан-лок-ванг»! Я вам завидую.
– Я не могу понять, когда ты начинаешь шутить, – сказал Кратов.
– Чтобы не рехнуться от забот, я шучу беспрестанно, – с печалью в голосе пояснил Грегор. Он вдруг хихикнул: – Мне повезло, что я микробиолог. Никому в голову не придет пригнать ко мне в лабораторию стадо всех моих мутантов в назидание…