Кратов замотал чугунной – не в шутливом, лолитином смысле, а буквально неподъемной – головой, чтобы стряхнуть наваждение. Мысли по-прежнему своевольничали, путались и разбегались, создавая ощущение бреда наяву.

Маленькая взъерошенная женщина (после эхайнов все люди казались маленькими) в соседнем кресле, в толстом белом свитере и белом, довольно запачканном, джинсовом комбинезоне, сказала, обратив к нему некрасивое скуластое лицо, расписанное грязными потеками высохших слез:

– Спасибо вам.

– За что спасибо?.. – едва различимо спросил пересохшими губами Кратов.

– Вы хотя бы дали этой поганой бестиа по ее поганой роже, – со мстительным наслаждением промолвила Озма.

– И сразу застегнись, – сказал Сидящий Бык, набрасывая ему на плечи просторную мохнатую шубу с капюшоном. – Тридцать пять ниже нуля – это не шутка для монголоида.

– Я русский, – проворчал Кратов, но подчинился.

Ему казалось, что высеченные космически холодным ветром слезы замерзают на щеках, сопровождая хрустом его слова.

Сам же человек-2 был одет в легкомысленную кожаную курточку с меховым воротником, поношенные джинсы и вязаную шапочку с помпоном. На сей раз он обзавелся обычным европейским лицом с немного стертыми, незапоминающимися чертами. Глядя на него, уже не возникало ощущения, будто стоишь перед зеркалом.

– Как ты думаешь, он захочет со мной разговаривать? – спросил Кратов.

– Он очень любознательный человек, – уклончиво ответил Сидящий Бык.

– Чем же я могу быть для него интересен?

– Хотя бы тем, что ты – один из немногих ныне живущих, кто испытал на себе его прибор. Испытал и…

– И что?

– И не захотел еще.

– Это было нетрудно, – сказал Кратов. – Мне не понравилось быть машиной.

– Были такие, кому понравилось.

– И что же с ними стало?

– Почти все они умерли неестественной смертью.

Еще полсотни шагов спустя Сидящий Бык вне всякой связи с предыдущим сказал:

– Тебе привет от Бубба.

– Бубб передает мне привет? – изумившись, переспросил Кратов.

– Буквально, разумеется, нет, – поправился человек-2. – Но он вспоминал о тебе часто и с большим пиететом. Поскольку моя специализация – ксенология, то какое-то время местом моей работы был Церус I с его урсиноидами. Как представляется, в конце концов Бубб проникся ко мне доверием. Он даже посвятил мне прелестный стишок:

– Как ты думаешь, он понял, что ты – это не я?

– В каком смысле? – сдержанно удивился Сидящий Бык. Потом кивнул: – А, ты имеешь в виду – понял ли он, что я не человек…

– Значит, ты работал с урсиноидами уже не под моей личиной?

– Ну, разумеется. Ординарному ксенологу маскироваться под мэтра некорректно.

– Это я-то мэтр?!

– А то кто же? – фыркнул Сидящий Бык. – Я работал в одном из своих стандартных обличий. Примерно в таком, как сейчас.

– Стало быть, у тебя несколько лиц. Отчего же ты – Сидящий Бык, а не Янус?

– Янус был всего лишь двулик. Здесь я его превосхожу.

– Ты помнишь хотя бы то лицо, которое увидел в зеркале сразу после рождения?

– Естественно. Я увидел то же лицо, что ты видишь сейчас. Для меня оно стало чем-то вроде белого фрака, надеваемого по особо торжественным случаям. Например, по случаю встречи старинного друга.

– Такая честь! – ввернул Кратов.

– В повседневной жизни я ношу другое лицо. Скажем так: более соответствующее стереотипам человеческого восприятия, возникающим при звуках моего имени.

– Смуглая кожа, мощные скулы, – сказал Кратов. – Крупный нос, понятное дело – орлиный. Жесткие черные пряди до плеч. Иногда увязанные в косичку.

– Как видно, ты имел дело с индейцами, – пробурчал Сидящий Бык.

– Среди моих друзей есть и подлинные индейцы.

– Я отличаюсь от подлинных тем, что не увязываю волосы в косичку, а заплетаю. И не в одну, а в несколько. Все, как на старинных картинках. – Похоже, человек-2 снова шутил. Но полной уверенности в том не было. – Возвращаясь же к Буббу… Нет, он ничего не заподозрил. Его звериное чутье здесь спасовало. Если он и впрямь хотел огреть меня дрыном, то лишь затем, чтобы я не вязался к нему с глупыми вопросами в минуты размышлений о вечности.