Путь этих гобеленов в галерею был весьма сложен. В XVIII в. их выткали в королевской гобеленовой мастерской близ Лондона. Автором картонов, то есть рисованных проектов, по которым работали искусные ткачи, был художник и гравер Франциск Клейн из Ростока. На больших полотнах основное изображение обрамлялось широким бордюром с многофигурной композицией и орнаментом. Эти замечательные произведения, выполненные из шерсти и шелка, предназначались для британской королевской семьи. Но в силу целого ряда обстоятельств, описание которых заняло бы слишком много места, они попали к парижскому торговцу, хорошо разбиравшемуся в антиквариате. Через него гобелены и попали в Братиславу, которая была в ту пору столицей венгерского королевства. Здесь находились все правительственные учреждения и, конечно, дворец — резиденция кардинала-примаса Венгрии. Дворец украшали многочисленные замечательные произведения искусства, в том числе и шесть гобеленов, приобретенных за большие деньги в Париже. Они органично вписались в интерьер дворцового вестибюля, придав ему особую роскошь и блеск.

Но через некоторое время венгерские власти перебрались в Пешт и Буду. Уехал и примас-кардинал. Братиславские дворцы постепенно опустели.

В период наполеоновских войн, когда неприятель приближался к Братиславе, управляющий кардинальского дворца решил укрыть самые ценные произведения искусства. Гобелены были закрыты деревянными щитами, которые затем сплошь оклеили обоями.

Существует, правда, и другая версия. Говорят, что одного из церковных иерархов смущало изображение на гобеленах обнаженных человеческих тел, и он приказал закрыть полотна. Эта версия более логично объясняет, почему гобелены не были вывезены из оставленного дворца.

Церковные деятели, вероятно, просто не хотели их видеть.

Шли и шли годы, о гобеленах совсем забыли. Ничего о них не знали и городские власти Братиславы, когда в 1903 г. купили дворец у эстергомского архиепископата. Содержание дворца поглощало много средств из церковной казны, и дорого за него не запросили.

Городские власти начали реставрацию купленного дворца. Каково же было удивление мастеров, когда в вестибюле зеркального зала под обоями и щитами обнаружили шесть прекрасных гобеленов. Специалисты оценили их значительно выше, чем город заплатил за весь дворец.

Поняв, что продешевили, представители церкви заявили, что продали лишь дворец, но гобеленов не продавали, и потребовали их возврата. Дело дошло до судебного разбирательства. Венский суд — это уже происходило во времена австро-венгерской монархии — принял сторону Братиславы.

В наше время гобелены находятся в городской галерее столицы Словакии (о чем свидетельствует монограмма в центре верхней части каждой марки из описываемой серии). Ими любуются тысячи горожан и гостей столицы.

В заключение вернемся к упомянутому рассказу Куприна. Заметим попутно, что уважаемый классик, ссылаясь на анатолийских греков, уже «во первых строках» рассказа допускает серьезную неточность: «Леандр жил по одну сторону Геллеспонта, в греческом городе Абидосе; Геро — по другую, на малоазийском берегу, в городе Сестосе». Автор не знает, обратили ли специалисты-литературоведы внимание на эту ошибку, но как историк пройти мимо нее не может.

Переместив Сестос на малоазийский берег, писатель тем самым… ликвидировал основу легенды, так как там же находился и Абидос, плавать между ними в таком случае не было необходимости, Леандр мог бы добраться до Геро за несколько минут пешком. Но оставим эту несуразность на совести анатолийских греков или автора рассказа и обратимся к содержанию последнего.

А. И. Куприн передает легенду с «некоторыми отклонениями» от классического сюжета. По версии все тех же «анатолийских греков», когда Геро в первую ночь ждала плывущего через Геллеспонт Леандра, мимо проходило козье стадо, а за ним шел старый, похожий на лукавого сатира пастух. Он заговорил с Геро, но та не хотела его слушать.

— Уйди, уйди, противный! — сердито закричала Геро. — Фу, от тебя даже издали пахнет козлом!

Пастух стал напевать ей песенки, одну нежнее и слаще другой. Назавтра Геро узнала, что Леандр сбился с пути и вернулся в Абидос. На следующую ночь Геро и пастух развели на вершине башни огонь для Леандра, а сами укрылись от бури и дождя в пещере, пастух рассказывал ей забавные сказки, одну интереснее другой. Но пересказывать классиков — неблагодарная задача. Почитаем А. И. Куприна:

«Через некоторое время пастух, остановившись на половине сказки, сказал:

— Огонь опять уменьшается. Я пойду подброшу дров.

— Не надо! — капризно воскликнула Геро. — Не надо! Я отсюда вижу, что костер пылает. Иди скорее ко мне досказывать сказку, а чтобы было теплее, ложись со мной рядом».

О конце этого варианта легенды знают те, кто читал рассказ А. Куприна «Геро, Леандр и пастух». А кто не читал, почитайте — рекомендуем.

Говоря о греческой мифологии, нельзя не отметить, что она нашла некоторое отражение и в советской филателии. Так, в 1968 г. на нашей марке «За солидарность с греческими демократами!», не очень, правда, выразительной (рис. 44), изображен фрагмент (центральная фигура) скульптурной группы «Лаокоон». Имя этого троянского героя, жреца Аполлона, знакомо многим. Окончательное развитие миф о Лаокооне получил в «Энеиде» Вергилия. Используя поэму, напомним читателям основное содержание мифа.

Рис. 44

Девять лет греки не могли овладеть Троей. Наконец, хитроумный Одиссей убедил их действовать обманом. Он предложил соорудить огромного деревянного коня, укрыть в нем самых могучих героев, а остальным греческим войскам отплыть от берега Троады и укрыться за близким островом Тенедосом. Когда троянцы ввезут коня в город, под покровом темноты герои выйдут и откроют ворота города тайно вернувшимся с моря грекам.

После некоторых колебаний это предложение было принято. С помощью богини Афины Паллады знаменитый художник Эпей со своим учеником соорудили громадного коня. В него вошли около пятнадцати вооруженных героев. Вход был плотно заделан, чтобы никто не мог подумать, что внутри коня находятся люди. Греки сожгли все постройки в своем лагере, сели на корабли и отплыли в открытое море.