— Послушайте, это очень важно, — начал я, но он уже качал головой.

— Правила есть правила, сынок.

Я мог бы применить силу — одним движением руки свалить его с ног и подняться наверх. Но это привлекло бы ненужное внимание. Вместо этого я решил действовать хитростью.

— Хорошо, я подожду снаружи, — сказал я и вышел из здания.

Обойдя общежитие, я нашел пожарную лестницу с обратной стороны. Четвертый этаж — значит, окна Трис должны быть где-то на уровне площадки между третьим и четвертым этажами.

Паучьи способности позволили мне взобраться по металлической конструкции практически бесшумно. На четвертом этаже я остановился и начал заглядывать в окна, ища знакомую обстановку комнаты Трис.

Нашел её окно шестым по счету. Комната была маленькой — кровать, письменный стол, шкаф, несколько полок с книгами. И на кровати, свернувшись калачиком под одеялом, лежала Трис.

Даже через стекло я видел, что с ней что-то не так. Кожа была восковой бледности, на лбу блестели капли пота. Дышала она неровно, порывисто.

Окно было заперто, но старые защелки поддались легкому нажиму. Я тихо открыл створку и проскользнул внутри.

— Трис? — позвал я шепотом.

Она открыла глаза — красные, воспаленные. Потребовалось несколько секунд, чтобы она сфокусировала взгляд на мне.

— Питер? — голос был слабым, хрипловатым. — Как ты... что ты здесь делаешь?

Я подошел к кровати и сел на край. Рука автоматически потянулась к её лбу — кожа горела.

— У тебя высокая температура. Как долго ты так себя чувствуешь?

— С прошлой ночи, — призналась она, пытаясь приподняться. — Сначала думала, что просто простудилась, но потом...

Она не закончила фразу, лицо исказилось от боли. Я увидел, как она прижала руку к боку.

— Где болит?

— Здесь, — показала она на область под ребрами. — И в спине. И голова кружится, когда встаю.

Я знал эти симптомы. Острый лимфобластный лейкоз мог давать именно такую клиническую картину — увеличение селезенки, боли в костях, общая интоксикация. Болезнь прогрессировала.

— Трис, нужно ехать в больницу, — сказал я как можно спокойнее.

— Нет, — замотала она головой. — Отец и так переживает. Если узнает, что мне стало хуже...

— А если не обратиться к врачам, станет еще хуже.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я увидел в её глазах страх. Не просто страх боли или больницы — страх смерти.

— Питер, а что если... что если я не выздоровею?

Сердце сжалось от её слов. Я взял её руку в свои:

— Ты выздоровеешь. Обещаю.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Я не позволю тебе умереть.

В моем голосе прозвучала такая убежденность, что Трис немного расслабилась.

— Останешься со мной? — попросила она. — Не хочу быть одна.

— Конечно останусь.

Я помог ей устроиться поудобнее, поправил подушки, укрыл одеялом. Затем принес стакан воды из маленькой раковины в углу комнаты.

— Пей маленькими глотками, — сказал я, поддерживая её голову.

Трис послушно сделала несколько глотков, но я видел, как ей трудно даже это простое действие.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросила она, снова ложась. — Отвлеки от плохих мыслей.

Я сел в кресло рядом с кроватью и начал рассказывать о вчерашнем дне с Мэй, о старых итальянских фильмах, о том, как мы смеялись над выходками Адриано Челентано. Трис слушала с закрытыми глазами, время от времени слабо улыбаясь.

— Твоя тетя звучит как замечательная женщина, — сказала она, когда я закончил рассказ.

— Она бы тебе понравилась. И ты бы ей понравилась.

— Думаешь, мы когда-нибудь познакомимся?

— Уверен.

Около полудня ей стало хуже. Температура поднялась еще выше, началась тошнота. Я держал её за руку, пока её тошнило в маленькую мисочку, гладил по спине, шептал успокаивающие слова.

— Я выгляжу ужасно, — пробормотала она, обессиленно откидываясь на подушки.