Так и шагал Вадим. Бабкин не торопил его - осторожность никогда не помешает. Он был далек от Димкиных домыслов. Разве ему могло почудиться, будто под ногами вода или потрескивающий лед? Ерунда. Опасность может быть вполне реальной - попадешь в открытый люк или в канаву. Мало ли какой встретится сюрприз! Всякое бывало.

Поминутно оглядываясь, Тимофей шел впереди и часто останавливался, пока пугливый Димка с ним не поравняется.

Мать Багрецова, по специальности детский врач, объясняла его боязливость сильным нервным потрясением, оставшимся с детства. А в остальном он - самый "обыкновенный мальчик", пожалуй, только чересчур впечатлительный.

Бабкин многое прощал другу. И вспыльчивость, и эту самую "впечатлительность", и неорганизованность, и частую необдуманность поступков, подсказанных сердцем, а не умом. Все прощал, кроме трусости.

А у Димки она выражалась довольно странно. Боялся он лягушек, ужей, темноты; на кладбище ни за что не пошел бы ночью. Но все утверждали, что Димка смелый. Он всегда отстаивал свою правоту, мог прямо в глаза высказать человеку все, что о нем думает. Выступая на комсомольском собрании, уже заранее знал, сколько у него появится недоброжелателей. Мог в открытую сцепиться с любым упрямый, задиристый.

Короче говоря, Димка не боялся людей, хоть и не раз получал тумаки от тех, кто посильнее. Секретарь комсомольского бюро Костя Пирожников - заносчивый малый с чиновничьими замашками (и откуда они взялись у юнца - уму непостижимо!) - страшно не любил Багрецова. Уж больно с ним много хлопот. Все идет как нужно - тихо, спокойно, и вдруг на очередном собрании взрывается фугаска Багрецова.

– Леность и застой творческой мысли!
– потрясает он кулаками.
– Молодежь не растет... В отделе за целый год ни одного рационализаторского предложения... Комсомольское бюро самоустранилось от главнейшей своей задачи помощи производству. В лабораториях нет жизни! Тихая заводь. Болото!

Дело доходит до комитета, потом до райкома. "Всыпают" обоим: и секретарю Пирожникову за развал работы и Багрецову за "болото". Повежливее надо выбирать слова, старшие обижаются, а кроме того, незачем обобщать...

"Беда с ним, да и только", - оглядываясь на друга, думает Бабкин. Но тут же вспоминает, что многие любят Багрецова. Если бы не частые командировки, то его непременно выбрали бы в бюро. Димкина прямота многим нравилась. Лишь Пирожников называл его "индивидуалистом" и "задавакой". Чепуха явная. Димка общительный, по-детски восторженный. Он всюду ищет новых знакомых.

И в то же время не было у него настоящих друзей, кроме Бабкина. Слишком многое он вкладывал в понятие "друг". Ведь тысяча друзей - значит ни одного! Этого же принципа придерживался и Бабкин, но лишь потому, что считал себя человеком малоинтересным. К таким в друзья не напрашиваются. Физиономия тоже самая заурядная, ни красы в ней, ни радости. Это, конечно, полбеды, в артисты он идти не собирается, а для техника или инженера смазливость абсолютно ни к чему. Взять хотя бы Димку. Он идет спокойненько, а девчонки оглядываются, шушукаются. Прямо не знаешь, куда глаза девать. Чего же тут приятного? Чему же тут завидовать?

Бабкина удручало иное. Вот если бы ему Димкин язык! А то ведь совсем говорить не умеет. На собраниях отмалчивается. С места, куда ни шло, еще может пикнуть, а на трибуну вылезти - ноги отнимаются. Как-то давно на собрании пришлось рассказывать свою биографию. Выдвигали его кандидатуру в состав комсомольского комитета. Ребята тогда еще плохо знали Бабкина и захотели познакомиться. Знакомство не состоялось. Выйдя на трибуну, он начал бормотать что-то невнятное, краснел, бледнел до тех пор, пока, сжалившись, кто-то не крикнул:

– Ясно!

И другие поддержали:

– Понятно!

Хорошо, что Димка выступил с отводом - в командировках, мол, вместе бываем, когда же Бабкин будет работать, а мертвые души нам не нужны. Если бы не этот довод, остался бы списке - и в конце концов два голоса "за", остальные "против". Позор.

Несмотря на различие в характерах, дружба Багрецова и Бабкина была крепкой, выдержала немало испытаний. С нею считался даже начальник отдела, стараясь посылать техников в командировки всегда вместе. Они как бы дополняли друг друга, и работа шла успешнее.

Иной раз Бабкин подтрунивал над Димкой: "Трусишка!" - "А ты? А ты? наскакивал на него Димка.
– Своих же ребят боишься!"

Бабкин замолкал, не желая распространяться на эту тему. Неужели Димка не понимает, что здесь не трусость, а смущение?

Сейчас, шагая по странному зеркальному полю; он с горечью и скрытым раздражением смотрел, как Димка - здоровый, долговязый парень - пугливо озирается, еле-еле переступает ногами, будто вот-вот провалится под лед. И надо же было так случиться, что не в дремучей тайге, не в пустынных степях, даже не в здешних песках, а на зеркальном поле, созданном руками человека, вдруг оказалось длиннохвостое чудовище, точно оно вынырнуло из глубины веков.