Все вместе взятое не особенно много составляло для Вядуха, и несмотря на то, что он землю считал своей собственностью, он платил Неорже и с ним не судился.

Он, в сущности, мог бы легко найти в другом месте землю обработанную или нетронутую и взять столько, сколько бы захотел, и мог бы уйти отсюда, но ему жаль было оставить поля, на которые столько трудов было потрачено, отцовский дом, к которому он привык. Он говорил, что он слишком стар, чтобы испробовать новое счастье, и хотя он не любил Неоржу, однако не трогался с места.

С гордым и жадным Топорчиком, с его войтом и экономом не всегда легко было ладить; однако Вядух, хоть и немало от них терпел, все-таки всегда ускользал из-под их власти. Иногда смеясь, он говорил, что со временем Неоржа будет подвергнут церковному отлучению за свою дерзость и что тогда он без всякого спора оставит его землю.

Самого Топорчика он редко видел, много о нем слышал, знал его хорошо, но избегал встречи с ним и умел жить в согласии с его служащими.

Вообще хотя он и смело говорил и никому спуска не давал, он избегал ссор и судов и не любил судей.

Хозяйство его было в лучшем состоянии, чем у других, у него было много домашнего скота, а так как на рынке все быстро и легко продавалось, то у Вядуха водились деньги, несмотря на то, что приходилось платить Неорже, подкупать чиновников, уплачивать костелу десятинный сбор.

Так как он сам был очень трудолюбив и мастер на все руки, то он и детям не позволял быть праздными. Сын должен был его постоянно сопровождать, и если он его посылал одного в город, то отец приказывал ему не терять времени и быстро возвратиться обратно; дочка пряла, ткала, шила и помогала матери. Он не мог жаловаться на детей; они были у него удачные. Цярах был дельный малый, а Богна, хоть ростом и обиженная, совсем похожая на ребенка, была красива, жизнерадостна и трудолюбива.

Однажды вечером (дело происходило осенью) Вядух, возвратившись с поля, вместе с батраком и сыном, остановился возле своей хаты, на пороге которой его сопровождала Гарусьница, начавшая его в чем-то упрекать; в то время на дороге появился человек на вид лет тридцати с лишним, скорее молодой, чем старый, ведший под уздцы хромую лошадь.

Он был одет, как обыкновенно одевались зажиточные дворяне, очень опрятно, и по костюму видно было, что он возвращается с охоты.

Вид у него был усталый, а так как конь еле двигал ногами, то он остановился у ворот, присматриваясь к хате, как бы раздумывая о том, может ли он здесь найти временный приют.

Старый Вядух, Цярах, батрак Вонж и Гарусьница — все повернулись в сторону путника, разглядывая его с любопытством.

Лицо, хоть и барское, очень понравилось Лексе, который никогда не торопился подойти к тому, кто на первый взгляд ему не нравился.

— Гей! Я голоден и устал, — произнес стоявший за забором, — не дадите ли вы мне поесть и немного отдохнуть? Я вам хорошо заплачу…

Вядух подошел к нему с приветствием, согласно обычаям, но по-своему, без излишней униженности. Мужик был в хорошем расположении духа.

— И без платы, — произнес он, — я не прогоню голодного от своего порога. Но, сударь мой, как я это вижу по вашему лицу и по вашей одежде, вы не привыкли отдыхать в дымной хате и есть деревянной ложкой из глиняной миски.

— О, — добродушно рассмеялся стоявший по ту сторону забора, — голод — не тетка, и голодный не рассматривает качество посуды, а уставший рад чердаку и всякому ложу.

Вядух обратился к старой Гарусьнице.

— Ну, жена! — произнес он, — не осрамиться бы тебе! Есть у тебя чем накормить такого пана?

Насколько Вядух скрывал свою зажиточность, настолько Гарусьница любила ее выставлять напоказ. К тому же она часто старалась поступать ему наперекор.

— Но, но, — произнесла она, — не черни собственного хозяйства… Я не осрамилась бы, даже если б сам Неоржа неожиданно пришел бы к нам к ужину.

Услышав название Неоржи, путник спросил:

— Неоржа! А откуда вы его знаете?

— Как же мне его не знать, — возразил Вядух, — ведь он упорно называет себя моим паном, хотя я этого не признаю, потому что я свободный крестьянин; однако бороться с ним мне тяжело.

Говоря это, старик раскрыл ворота, и путешественник вошел во двор, ведя за собой хромавшую лошадь. Цярах тотчас же принял коня, потому что ему жаль было прекрасной лошади, подобной которой он еще никогда не видел; приподняв больную ногу, он начал ее разглядывать. После короткого осмотра он искусно, без всякого инструмента, вынул из ноги острый шип и радостно воскликнул:

— Ничего с ней не станется, придется лишь жиром замазать.

Путник с любопытством присматривавшийся к этой операции, радостно воскликнул: