Д’АРТАНЬЯН И ТРИ МУШКЕТЕРА,

ИЛИ НАСКОЛЬКО ПРАВДИВ ДЮМА?

(исторический фон романа Дюма)

К читателям

Читатели, как известно, любят спрашивать писателей, кто послужил прообразом того или иного персонажа. В ответ писатели терпеливо объясняют, что нельзя отождествлять художественный образ и прототип, что писатель имеет право на творческий вымысел, хотя, конечно, реальные события неизбежно находят отражение, и т. д., и т. п.

Подобные вопросы не возникают, если автор описывает историческое лицо — например, Юлия Цезаря или Петра Великого (тут, правда, возникает другой вопрос: насколько описание соответствует исторической реальности).

Но есть промежуточная категория персонажей — исторических или полуисторических, которые своей всемирной славой обязаны именно художественной литературе. Таковы, например, леди Годива и Вильгельм Телль, принц Гамлет и король Лир; таков и человек, известный нам под фамилией д'Артаньян.

Он оставил в истории след вполне заметный, но все же не настолько яркий, чтобы встать вровень с Ришелье или Людовиком XIII. Дюма-отец узнал о д’Артаньяне из мемуаров, которые были изданы в 1700 г. — по словам Дюма, в Амстердаме у Пьера Ружа, а по словам современного французского издателя, в Кельне. Дюма использовал мемуары для создания серии романов о XVII веке; благодаря этим романам и их многочисленным экранизациям, появившимся после изобретения кинематографа, ныне в христианском мире трудно найти человека, который не слышал бы о д'Артаньяне.

Используя в качестве канвы повествования реальные события, Дюма руководствовался не столько исторической истиной, сколько стремлениям угодить вкусам своих читателей. Настоящий д’Артаньян родился около 1625 года, а в Париже появился в 1640 году, в самом конце правления Людовика XIII и кардинала Ришелье. Дюма произвел операцию на мягких тканях истории: он извлек покойного мушкетера из его эпохи и переместил в 1625–1628 гг., сделав его участником осады Ла-Рошели и запутанных отношений Анны Австрийской с герцогом Бекингемом. Операция прошла безболезненно: в XIX веке мало кто ощущал разницу между 1620-ми и 1640-ми годами. Ведь и Льва Толстого ветераны Отечественной войны упрекали за то, что персонажи его романа совсем не похожи на тех людей, которые в 1812 году воевали с Наполеоном, но кто из читателей «Войны и мира» помнит об этом сейчас?

В нашем сознании д’Артаньян и его друзья настолько срослись с эпохой Ришелье, что порой трудно понять, видим ли мы роман сквозь призму истории или историю сквозь призму романа. Однако с фактами не поспоришь; пока же подрастающий д'Артаньян играет с соседскими мальчишками, помогает отцу в виноградниках и гоняется за деревенскими красотками, у нас есть время всмотреться в тогдашнюю Францию.

ЭПОХА ЛЮДОВИКА XIII

Людовик XIII

В первой половине XVII века Франция с ее 15-миллионным населением была самой населенной страной Европы. Впрочем, страной в нашем современном понимании ее трудно назвать; недаром, по выражению Фернана Броделя, «имя Франции — разнообразие». Королевство Франция состояло из множества отдельных владений, каждое из которых жило собственной жизнью и даже говорило зачастую на собственном языке (впрочем, даже в середине XX столетия парижанин плохо понимал язык южнофранцузского крестьянина). Недаром д’Артаньян в своих мемуарах называет «своей Страной» не Францию, а Гасконь. Более того, ряд владений, прежде всего на западе, находился под властью одновременно и французского короля, и германского императора (или какого-нибудь германского князя).

События, описанные в «Трех мушкетерах», выглядят цепью случайных интриг, если не учитывать два обстоятельства.

Во-первых, вся Европа в XVI–XVII вв. являлась ареной противостояния католиков и протестантов — противостояния, напоминавшего иногда войну на уничтожение. Варфоломеевская ночь была не единственным, хотя и наиболее впечатляющим эпизодом этой войны, и один из советников английской королевы Елизаветы I всерьез задавался вопросом: «Теперь, когда общим замыслом является уничтожение всех наций, которые придерживаются другой религии, что станет с нами, когда исповедающие с нами одну религию будут полностью уничтожены во Фландрии и Франции?».

Во-вторых, короны двух великих европейских государств — римско-германской Империи и Испании с ее заокеанскими колониями — оказались тогда в руках австрийского католического дома Габсбургов, который в 1618–1648 гг. вел со своими противниками так называемую Тридцатилетнюю войну.

Франция была страной по преимуществу католической, протестантов в ней было лишь 6–7 %. В периоды гонений они собирались на молебны по ночам, и их прозвали гугенотами — по имени сказочного короля Гуго, который во главе «дикой охоты» носится по ночным лесам и полям. Религиозные чувства толкали католиков-французов на союз с Испанией и Империей, но для королевства Франции оба этих государства были естественными врагами. Генриху IV, вождю гугенотов, принявшему католицизм, удавалось поддерживать сложный баланс интересов. Нантский эдикт обеспечил гугенотам свободу богослужения и сохранил за ними ряд укрепленных пунктов в качестве гарантии безопасности. Франция наслаждалась миром, но этот мир держался, лишь пока Генрих IV был жив.