Все это вовсе не было убедительным. Скорее даже тревожным. На всякий случай Бахметьев снял с руки часы-браслет.

— Пожалуйста. Иногда ни с того ни с сего останавливаются. Посмотрите, в чем дело.

— Слушайте, — ответил Циммерман. — Я в самом деле часовщик, и совсем не плохой. Я уже отсюда вижу, что часы ваши в полном порядке. — Покачал головой и снова тихонько рассмеялся. — я же грамотный, а у вас на фуражке написано: «Морской корпус». И неужели вы думаете, что я вас насквозь не вижу? — Открыл дверь и в коридор крикнул — Катерина! Катенька! К вам пришли.

Бахметьев чувствовал себя глупо. Глупее всего оттого, что краснел как мальчишка. Кем же, в конце концов, был этот человек и как с ним разговаривать?

В комнату вошла молодая женщина в темном платье и с ней рябой широкоскулый солдат.

— Он от Семена, — сказал Циммерман и повернулся К Бахметьеву! — Это Катя Колобова, а это брат Семена Плетнева, Андрей. Знакомьтесь.

Пакет был адресован Екатерине Колобовой, и солдат в самом деле мог быть братом Плетнева. У него были такие же угловатые черты лица и такие же медлительные повадки.

Бахметьев молча расстегнул шинель, из внутреннего кармана вынул пакет и протянул его Катерине.

— Он уехал в Гельсингфорс, а это просил отдать вам.

Положение получилось самое дурацкое. Катерина пакет взяла, но держала его в руках и не знала, что с ним делать, солдат глядел волком, а Циммерман продолжал улыбаться. Нужно было возможно скорее уходить.

— Когда уехал? — спросила наконец Катерина.

— Сегодня утром.

Бахметьев застегнулся. Теперь осталось только приложить руку к фуражке, коротко распрощаться и уйти. Но солдат его остановил:

— Вы что, из этих самых морских юнкеров?

— Гардемарин. — Разговаривать с рябым солдатом, хоть он и был братом Плетнева, Бахметьеву вовсе не хотелось.

— А почему вы сюда пришли?

Бахметьев пожал плечами:

— По просьбе вашего брата. — Вынул белые перчатки и демонстративно стал их натягивать. Он чувствовал себя ущемленным и во что бы то ни стало должен был восстановить свое превосходство. — Скажите, а вы почему сюда пришли? Если не ошибаюсь, увольнения запрещены приказом командующего округом. Не так ли?

— Прика-азом?.. — насмешливо протянул солдат, — Нашему полку теперь много не прикажешь. Мы еще вчера отказались идти на фронт и повыгнали всех наших господ офицеров.

Бахметьев пошатнулся, как от удара. Это было просто невероятно. Конечно, что-то надвигалось, но неужели зашло так далеко? Это же был бунт! И, несмотря на все, что раньше было передумано, вдруг всплыла мысль: отказ идти на фронт измена.

— Счастливо оставаться! — махнул перчаткой и вышел в коридор. Выходя, услышал, как сзади в комнате кто-то засмеялся. Наверное, опять Циммерман.

По лестнице, гремя палашом, бежал через ступеньки, а сверху вдогонку с явной издевкой в голосе кричали все те же коты.

Выскочил на улицу и еле отдышался. Пошел к Неве как мог быстрее, но у Большого проспекта вынужден был остановиться. Весь проспект был запружен толпой с красными флагами.

— Что это такое? — и сам не заметил, что подумал вслух.

— Это наши, — объяснила баба в черном платке, — Балтийский завод. И казаки их не трогают.

Действительно, в перерыве между двумя колоннами демонстрантов тихо и смирно ехал разъезд казаков. Они посмеивались и шутили с напиравшими на них рабочими. У одного из них на уздечке висела красная лента. Этого не могло быть!

— Да здравствуют наши моряки! — вдруг закричал в толпе женский голос. — Ура героям «Потемкина» и «Очакова»! [31]

Толпа закричала: «Ура!» — и Бахметьев почувствовал, что сходит с ума. Это его приветствовали! Это он, старший гардемарин Морского корпуса, попал в революционные герои. Каким образом? И, вообще, что же здесь происходило?

Его подхватили на руки и втащили в колонну. Он не сопротивлялся. Механически шел со всеми и пробовал сосредоточиться, но не мог. Гудела голова, мешали выкрики, толкотня и пение.

Что они пели? Кажется, «Марсельезу», только какую-то странную. Такой он никогда не слышал.

— Долой кровавого царя и его прохвостов! Долой министров-изменников!

Совсем как говорил брат Александр. Значит, царь и правительство уже дождались! Но что же будет дальше?

— Ура нашим братьям казакам! — Даже казаки, верная опора, и те от них отвернулись. И снова: Да здравствуют революционные моряки, ура!

Теперь было ясно: толпа обозналась, увидев его матросскую фуражку. И еще было ясно: нужно убежать. Как угодно, только немедленно.