В течение последующих девяти лет он занимался литературной деятельностью. Печатался в различных журналах (в частности, в журнале «Вокруг света» в 12-и номерах 1928 года публиковался его роман-игра «Факультет кругосветного путешествия», а также перевод авантюрно— -приключенческого романа английского писателя П. Рёна «Похороны викинга»), издавал книги (среди наиболее известных его произведений повесть для детей «Салажонок», книга-роман, состоявшая из повестей «Арсен Люпен», «Джигит» и «Река»), публиковал статьи по радиоделу («Радиокнижка» выдержала несколько изданий), писал сценарий к фильму «Миноносец Бауман» (совместно с Н.А. Коварским), выступал на ленинградском радио с рассказами о джазовой музыке, так как в 1930-е годы Колбасьев был одним из признанных специалистов в этой области.

Кроме того, он неоднократно проходил военные сборы на кораблях Балтийского флота. 8 апреля 1937 г. Сергей Колбасьев был аттестован к присвоению воинского звания «интендант 3 ранга», но этого уже не случилось. И вот почему.

В декабре 1933 года Колбасьева впервые арестовали как «сотрудника иностранных разведорганов», в частности, Финляндии, отметив его обширные связи с иностранцами. Однако Колбасьев свою вину отрицал, и вскоре был выпущен на свободу.

В начале 1937 года сотрудники НКВД «вспомнили» о «шпионе» Колбасьеве. В ночь с 8 на 9 апреля он был арестован. В обвинительном заключении 4 сентября 1937 г. указывалось, что Колбасьев являлся «шпионом иногосударства, в пользу которого собирал и передавал секретные сведения особо охраняемой государственной тайны. Будучи резко настроенным, систематически проводил к.-р. агитацию среди писателей… Виновным себя не признал. Изобличается показаниями осужд. Паулин и обвиняемого Зуева-— Ордынца (и показаниями свидетелей Боголюбова и Стукмана)».

«Особая тройка» рассмотрела «дело писателей» Колбасьева и М.Е. Зуева-Ордынца 25 октября 1937 года. В отношении «агента финской разведки» Колбасьева решение было коротким: «Расстрелять». Зуев получил 10 лет заключения в исправительно-трудовом лагере.

30 октября 1937 года комендант Управления НКВД старший лейтенант госбезопасности А.Р. Поликарпов сделал записи в предписании и акте о расстреле 65 человек. Одиннадцатым в списке значился Колбасьев.

Однако 30 октября 1937 года он расстрелян не был. 21 января 1938 года Колбасьев убыл «В Отд. Тюрьмы», как указано в его учетно-анкетной карточке. По свидетельству А.А. Вейхера, отбывавшего срок в Талнахском лагере (Красноярский край), однажды зимой большая группа заключенных, возвращавшихся с работ, замерзла по пути в лагерь. Среди них, по словам Вейхера, был и Сергей Колбасьев. Таким образом, точная дата и место смерти Колбасьева остаются неизвестными. В 1956 г. он был реабилитирован.

После 20-летнего забвения, начиная с 1958 года, произведения Сергея Колбасьева печатались в СССР огромными тиражами. Его книги стали настольными для нескольких поколений военных моряков.

В заключение следует подчеркнуть, что в начале XX века, на переломе исторических эпох, Сергей Колбасьев сделал «красный выбор». В последующей его судьбе были Гражданская война и Поэзия, Любовь и Дипломатия, Радиодело и Литература, Джаз и Кино, Аресты, Тайна гибели и посмертная Реабилитация.

На книгах Сергея Колбасьева воспитано несколько поколений военных моряков, он по праву занял одно из первых мест в истории отечественного джаза как его талантливый и неутомимый пропагандист. Творчество Сергея Колбасьева стало неотъемлемой частью культурного наследия нашей Родины.

Впервые столовый зал [1] я увидел на письменном экзамене по алгебре, и он показался мне необъятным. В нем было расставлено свыше сотни столов, разделенных широкими проходами, и за каждым столом сидело по одному экзаменующемуся.

Плоский потолок и огромная пустота наверху. Высокие сводчатые окна, а между ними на зеленых стенах мрамор, и золото, и связки знамен. Бронзовая статуя Петра [2] , и в проходах между столами почти такие же неподвижные, но, к сожалению, всевидящие офицеры.

И тишина, как в склепе, и холод в голове и руках, и смертельное томление квадратных уравнений. И абсолютное одиночество.

Потом я помню этот зал совсем иным. Обед. Роты строем входят в столы. Сигнал «на молитву». Хор восьмисот голосов.

«Очи всех на тя, господи, уповают…» Но, уповая, они не теряют из виду лежащей на самом краю хлебного блюда горбушки, ибо она есть самое вкусное из всей пищи во благовремении.

Второй сигнал горниста, шум раздвигаемых скамей — и сразу сплошной гул самых приятных на дню разговоров и деловитого звяканья ложек. Он становился даже уютным, этот зал, но таким он был не всегда. Еще я помню его в нестерпимом сиянии всех люстр, в блеске паркета и золотого шитья на черных мундирах, когда весь батальон стоял в ротных колоннах, имея оркестр на левом фланге, и вице-адмирал [3] с седым клином бороды на красной орденской ленте, торжественно кашлянув, произносил:

— Здравствуйте, гардемарины, кадеты и команда!

Сейчас из всех его измерений мне почему-то вспоминается только одно: длина тридцать три сажени — как раз длина шестисоттонного миноносца. Не представляю себе его площади, но знаю, что на балах, под мощный духовой оркестр, в нем танцевало до двух тысяч пар. [4]

Он был огромным, этот зал, но ночью становился еще больше. Раздвигаясь, уходил в темноту и казался совершенно бесконечным. Тогда стоявший в нем славный бриг «Наварин» был большим настоящим кораблем, а дежурная лампочка над бригом — звездой и, точно на штилевом море, узкой, скользящей полосой отражалась на полу.

Смутный силуэт Петра, тусклый блеск увенчанных георгиевскими лентами досок, [5] тени знамен и флагов — здесь была вся романтика и вся история двухсот с лишним лет, имена героев и трофеи их подвигов.

«Государю императору благоугодно было повелеть, чтобы флаг с истребленного неприятельского монитора хранился в стенах Морского училища… [6] Жалуем ему ныне гюйс, взятый пароходом «Владимир» при пленении египетского парохода «Перваз-Бахри»… [7] Вид сего флага да возбудит в младых питомцах сего заведения, посвятивших себя морской службе, желание подражать храбрым деяниям, на том же поприще совершенным».