Шрифт:
— За борт! — повторил Борщев. — Суку такую!
От сильного удара встречной волны весь кубрик вздрогнул, и выгнутые тени коек качнулись вправо. Рядом с тусклым медным лагуном [53] три темных человека тоже покачнулись, но удержались на ногах.
— Еще издевается! — и Борщев яростно сплюнул в обрез. — Говорил: может, вам отдохнуть хочется? Отдохнете, говорит, когда мы на рейд вернемся. Пять суток без берега припаял, стервец!
— Стервец, — поддержал чей-то голос из темноты, — это верно. Дышать людям не дает.
53
Лагун (на флоте) — большой бак для приготовления пищи.
Из койки высунулась синяя в свете ночника голова с черными впадинами глаз.
— Больно много воли себе берет. Всю команду тиранит.
И снизу, с палубы, поднялось еще одно мертвенное лицо с крупными каплями пота на лбу.
— Неплохо бы списать.
— Ты слышишь?! — чуть не закричал Борщев.
— Слышу, — ответил спокойный голос Плетнева.
Снова ударила волна, и тени поплыли влево. В дальнем углу кто-то простонал во сне. Глухо лязгнула где-то железная дверь.
— За борт! — вскрикнул Борщев.
— Ты потише, — остановил его Лопатин. Но Борщев успокоиться не мог:
— Что же, по-твоему? Целоваться с немцем этим? Лопатин усмехнулся:
— Мы слишком хорошо с его высокоблагородием знакомы. Целоваться, пожалуй, не будем. — Подумал и добавил: — А неплохо бы потребовать, чтобы его от нас убрали. Верно, Семен?
Плетнев ответил не сразу.
Конечно, явного контрреволюционера Гакенфельта убрать следовало. Но, с другой стороны, пока что вредить он не мог, и можно было временно сохранить его на корабле, чтобы еще сильнее раскалить атмосферу.
Нет, команда уже достаточно озлобилась. Пора бы ей теперь почувствовать свою силу, а то до сих пор она слишком была пассивной.
А если не выйдет? Если командир встанет на его защиту и будет поддержан неладным ревельским комитетом? Если, несмотря на все, Гакенфельт останется?
Что ж, и это в конечном итоге может принести пользу: сплотит команду и малость подорвет авторитет командира. А главное, наверняка разоблачит Мищенку, который в этом деле пойдет за господ офицеров и всем покажет, кто он такой.
— Верно, — сказал Плетнев. — Как придем на рейд, так и созовем общее собрание.
— Собрание! — возмутился Борщев. — Опять разговоры разводить? Никаких собраний, балластину ему на шею — и пусть плавает!
— Замолчи, — снова срезал его Лопатин. — Пустобрех!
— Ты! Ты! — но больше Борщев сказать не успел. Прямо над его головой во всю силу забил большой звонок.
— Боевая тревога! — крикнул Плетнев, и другие подхватили:
— Боевая тревога! Боевая тревога!
Люди соскакивали с палубы и падали с коек, в темноте и путанице хватаясь друг за друга. Набок полетел раскладной стол, и, гремя, отскочила крышка люка в носовой артиллерийский погреб.
Коротким громом ударила наверху стомиллиметровая пушка, и сразу весь кубрик повалился вправо. У выхода была давка, и все время, не переставая, захлебывался звонок боевой тревоги.
Плетнев уже был на верхней палубе.
Миноносец, накренившись на правый борт, полным ходом описывал циркуляцию. Качаясь, плыла выглаженная волна с рваной каймой пены, и дальше в смутной мгле качалось какое-то серое пятно, и за ним опадал высокий водяной столб.
Второй выстрел туда же, влево, и с мостика искаженный мегафоном голос Гакенфельта:
— Два меньше, беглый огонь!
Пятно быстро катилось к носу и почему-то уменьшалось. Позади него пророс новый всплеск, но смотреть было некогда: нужно было бежать к своим бомбам.
Снова грянула носовая пушка.
Бежавший навстречу Бахметьев взмахнул руками, упал, но вскочил и бросился дальше. У второго аппарата минеры уже были на местах, а подальше, на машинном люке, с биноклем в руках стоял механик Нестеров. И снизу из машины шел тонкий пар.
Плетнев не останавливался. У него было странное чувство, будто он все это видел во сне или в кинематографе и чего-то не мог понять.
Кормовые пушки разворачивались, одна на правый борт, другая на левый, и писарь, стоявший у телефона кормового поста, тонким голосом кричал:
— На бомбах приготовиться!
У бомб возился ученик Кучин. Хватался за что попало и недоуменно бормотал. Плетнев оттолкнул его в сторону:
— Пусти.
К счастью, Кучин походное крепление отдал, а напутать ничего не успел. Теперь одно движение рычага — и бомба полетит за борт; только сперва нужно сорвать с нее предохранительную чеку.