Шрифт:
– Какое счастье!
– воскликнула Кайкейя.
– Я горжусь Рамой не меньше, чем собственным сыном. И он будет радоваться принесенной тобою вести. Прими за неё в дар это ожерелье.
Но капля за каплей вливала Мантхара в душу недалекой царской любимицы яд зависти. И наконец Кайкейя сама спросила совета, как сделать, чтобы царство досталось Бхарате.
– Удались в Дом гнева, - прошипела коварная советчица.
– Предайся притворной печали. Супруг, увидев, что ты исчезла, бросится за тобою. И тогда ты выскажи две просьбы: пусть отправит Раму на четырнадцать лет в изгнание и назначит царем Бхарату.
– Но он верен своему слову и не нарушит его даже ради меня, отозвалась Кайкейя.
– Это верно!
– воскликнула горбунья.
– Но вспомни: когда ты вынесла раненого Дашаратху из боя, он обещал тебе на выбор два дара. Ты тогда от них отказалась, сказав, что жизнь с любимым - лучший из даров.
Злая женщина словно в воду смотрела. Отыскал царь свою любимицу в Доме гнева на голой земле, в затрапезном одеянии, без драгоценных украшений и бросился к ней со словами:
– Что стряслось? В чем причина твоей обиды? Чем я провинился перед тобой?
– Помнишь, - сказала Кайкейя, вставая, - ты обещал выполнить две мои просьбы?
– Конечно, помню, - воскликнул царь.
– Я готов их выполнить и теперь.
– Тогда, - сказала Кайкейя, - пусть воцарится не Рама, сломавший лук Шивы, а мой сын Бхарата. Рама же пусть удалится на четырнадцать лет в непроходимые леса и носит одеяние из бересты, как положено отшельнику.
Услышав эти слова, царь потерял дар речи, когда же смог заговорить, объяснил Кайкейе, какой вред она готова принести государству и всему Солнечному роду, какую обиду причиняет она безупречному Раме, какой несмываемый позор навлекает на свое имя. Но глупая и завистливая женщина была непреклонна. Упал тогда царь к её ногам, умоляя пощадить его старость и любовь, которую он доказал своей жизнью. Но и это не помогло. И послал царь, никогда не нарушавший своего слова, возничего Сумантру за Рамой и Ситой.
Гроза
Рама и Сита ещё почивали, но перед дверью их спальни толпились друзья и слуги, чтобы, как всегда, приветствовать их с наступлением нового дня. Вот раздались тяжелые шаги Сумантры, царского возничего, и лица ожидающих засияли. "Конечно же, - думали они, - Дашаратха послал за Рамой, чтобы объявить ему решение, и поэтому возничему велено не дожидаться пробуждения, а немедленно вступить в брачные покои".
Когда за Сумантрой закрылись двери, все взоры были прикованы к ней, и каждый, в силу своего воображения, представлял, что происходит в опочивальне, что говорит возничий и как радуются Рама и Сита.
Но вот и они. Огромная прихожая наполнилась гулом приветствий:
– С прекрасным днем, царевич! Возвращайся царем. Будь счастлив, сын Каушальи!
Начало дня и впрямь казалось прекрасным. Ярко светило солнце, и лужайка перед дворцом, ещё не успев высохнуть, горела изумрудами. По ней туда-сюда с отвратительным криком расхаживали павлины.
– Павлины кричат к грозе, - проговорил Рама, обращая взор к небу, - но оно безоблачно.
Сита хотела ответить, но вдруг из кустов выскочила лань и потерлась головкой о её бедро. Сита и лань были словно две сестры, большеглазые творения Любви.
Видя это, Рама успокоился.
– Наверное, - сказал он, - царь и всегда благосклонная ко мне Кайкейя решили ускорить коронацию. Иначе зачем бы им понадобилось прерывать наш сон?
– Да! Да!
– согласилась Сита.
– Я уже вижу тебя в одеянии из тигровой шкуры и слышу, как ты произносишь слова обета.
У входа в город Рама и Сита сошли с колесницы и двинулись ко дворцу пешком. Тысячи людей сопровождали их. За Рамой закрылись ворота. Стихли приветственные крики. Толпа ожидала в молчании выхода нового царя, начала нового царства и новой жизни. Обняв Раму на прощанье, Сита удалилась в женские покои.
Рама один медленно поднимался по ступеням царской лестницы, стараясь сдержать бешеное биение сердца. Слуга, ожидавший Раму на верхнем пролете лестницы, повел его не в тронный зал, а в покои Кайкейи. "Наверное, подумал Рама, - в тронном зале ещё не все готово для церемонии и Дашаратха решил мне что-то сообщить".
Но почему царь весь в черном? Почему так бледно и сумрачно его лицо? Почему он тяжело дышит - будто рыба, лишенная воды?
– Царь просил меня передать тебе, - властно произнесла Кайкейя, - что ты сегодня же должен покинуть столицу и отправиться в изгнание на семь и ещё на семь лет. Готов ли ты выполнить приказание отца?
– Готов!
– ответил Рама, складывая ладони.
И тогда Дашаратха обрел дар речи:
– Сын мой! У меня нет сил расстаться с тобой. Не уходи хотя бы сегодня. Уже близка ночь.
– Нет, государь.
– ответил Рама.
– Я обещал царице покинуть город сегодня и сдержу свое слово. Не печалься! Я вернусь через четырнадцать лет.
Изгнание
Почтительно приветствуя царевича, уже одетого в бересту, но не снявшего золоченых сандалий, Сумантра сказал:
– Взойди на повозку, доброславный, и я, как мне приказано, домчу тебя до цели.