Вырвав из профсоюзного босса обещание «подумать», я выписал из протоколов фамилии сотрудников, чьи заявления о предоставлении места для ребенка в детском саду не были подкреплены каким-то документом, пошел к себе в юридическое бюро, предварительно потыкав профсоюзных лидеров на это упущение.

В спину мне неслось стариковское брюзжание, что раньше небо было голубее, а яйца не учили куриц.

— Детский сад? Добрый день. А методиста могу услышать… Еще раз здравствуйте, Елена Николаевна, это Громов вас беспокоит. Запишите пожалуйста, в течение трех дней вам, Пчелкиной, Морозовой и Кузнецовой передать мне копии документов, подтверждающих ваше родство с детьми, которых вы записали в детский сад… Не понимаете, о чем речь? Объясняю. У вас фамилия Лаврова, правильно? Год назад вы попросили предоставить вам путевку в детский сад на Деревянкину Настю, трех лет. Правильно? Вы должны предоставить мне копии документов, из которых будет видно, что Настя Деревянкина ваша внучка… Ну, обычные документы — свидетельство о рождении Насти, свидетельство о рождении Настиной мамы, где написано, что вы мама мамы Насти, и, наверное, свидетельство о заключении брака, где видно, что ваша дочь сменила фамилию, так примерно можно доказать, что Настя ваша внучка. Зачем это надо? Надо, если я прошу… Ну, если в течение трех дней документы не представите, то путевка ваша аннулируется, а за ребенка в этом месяце вы заплатите сто процентов от тарифа… Алло! Трубку бросила… Здравствуйте, детский сад?

Глава четвёртая.

Должен остаться только один.

Март 1994 года.

Заводоуправление. Кабинет юридического бюро.

Как не оттягивай начало неприятного дела, рано или поздно наступит дедлайн, и, хочешь –не хочешь, ты с головой окунешься в это дерьмо. А как еще назвать дело, когда ты должен выкинуть на улицу полсотни семей? Некрасиво, конечно. А, с другой стороны, эти люди вселялись в Заводской дом на условиях аренды, которую должны были оплачивать их работодатели, которые, в новых экономических реалиях бесследно растворились, оставив нам своих работников и расходы по содержанию жилья. И вроде бы, по сравнению с другими расходами, сумма не так уж велика, но генеральный директор, вероятно, уже эти квартиры кому-то пообещал, а значит, с меня он не слезет. А Завод, в это время, болтался на плаву лишь по инерции, за счет старых связей и наработок. Но, еще год, другой, и предприятие войдет в штопор, из которого уже не сможет выйти. Это сейчас генеральный думает, что приватизировав огромные цеха и здание заводоуправления, он будет жить, как кум королю, но его рассуждения основываются на опыте прошедших лет, а вот каким страшным может быть будущее — он представить себе не может. Еще полгода- год, и в Городе работать будут только вещевой рынок, железная дорога и энергосистема, все остальное будет медленно и печально умирать. Такая участь ожидает и Завод, если срочно ничего не предпринять. Пройдет десяток лет, и вместо предприятия с множеством филиалов, разбросанных на всей Сибири, с тысячью высококвалифицированных специалистов, останется маленький участок, который будет собирать в год десяток небольших генераторов и пару десятков электрических шкафов, на первом этаже заводоуправления будут шинковать салаты несколько десятков трудовых мигрантов, периодически разбегаясь, так как салатная фирмочка периодически попадала в скандалы, связанные с пищевыми отравлениями потребителей, а в огромных мертвых цехах будет гулять ветер.

Единственным выходом в этой ситуации я видел в скорейшей приватизации завода и… А вот дальше у меня случился затык. В одиночку Завод не выживет, у него просто не будет работы, и соответственно, денег. Еще год, два, и наши многолетние клиенты создадут у себя карманные ремонтные подразделения, через которые будут накручивать себестоимость итоговой продукции — тепла и электрической энергии, ловко встраивая в раздутые расходы на ремонт энергетического оборудования и сетей в установленные государством тарифы. И почему-то областные тарифные комиссии будут практически всегда удовлетворять заявки энергетиков на ежегодное повышение тарифов. Да, энергетиков будут ненавидеть, проклинать, но они, в конце концов выживут и доживут до светлого будущего вполне благополучно. Но вот как доказать генеральному директору, что в этом самом светлом будущем он будет никем, одним из сотен неудачников, что потеряет все в бесплодной борьбе за сохранение добра, доставшегося от советской власти. Как доказать этому властному, волевому, очень грамотному человеку, что для него лучше покорно склонить голову и присоединиться к чему-то, несравненно, более могучему, тому, что выживет в любой ситуации. И даже, если я смогу убедить Григория Андреевича пойти под крыло энергосистемы, на нашем пути мгновенно встанет непреодолимым препятствием ремонтное предприятие энергетиков, их родное дитя, которое, по численности и своей структуре является просто зеркальным отражением Завода. И если пока мы с ним сосуществуем мирно, работая бок о бок, так как работы много, да и не все работы Ремонтное предприятие энергосистемы желает выполнять, но вот скоро нас попросят со всех Городских электростанций, и это будет таким падением, после которого Завод уже не оправиться. И передо мной стояла элементарная задача — развалить действующее ремонтное предприятие, являющееся филиалом огромного энергетического объединения и, напротив, заставить последнее принять в свою теплую компанию Завод, с сохранением всех имущественных и прочих интересов Заводской администрации, у которой я кормлюсь. Вот только, как это сделать? У любого директора до предела обостренное чувство собственного достоинства, с очень четкой градацией, как в Средневековье, по которой граф не ровня барону, а директор выше главного инженера, а тут я со своим предложением. Хорошо, что сейчас на колья не сажают, а лишь выгоняют прочь из начальственного кабинета.

Меня Григорий Андреевич выгонял из кабинета четыре раза, удивляюсь, как от злости босс не расторг с моей фирмой всяческие отношения. Правда денежные средства к нам на расчетный счет перечислятся перестали, но я особо не унывал. Стандартная доверенность представителя предполагала право на получение, в случае победы, денежных средств и иных ценностей, поэтому выиграв пару небольших исков у контрагентов Завода, я указал банковские реквизиты «Финансовой корпорации 'Южный крест», деньги снял «на зарплату» и тут-же отнес к знакомому меняле, дабы перебросить все в доллары. О моей шалости генеральный директор узнал ровно через неделю — один из контрагентов, закрыв задолженность, посчитал конфликт исчерпанным и пожелал заключить новый договор на изготовление литья.

Честно признаюсь, шел в кабинет директора без всякой задней мысли, ловушки не ждал, а она обнаружилась. Рядом с директором сидел начальник заводской охраны, а, стоило мне зайти в дверь, выход перекрыли два бравых заводских вахтера в черных комбинезонах.

— Ничего не хочешь мне сказать? — «пробросил мяч» директор.

— Относительно чего? — я изобразил, что не понимаю, о чем речь.

— Относительно денег! — рявкнул директор: — Ты, Громов, ко всему еще и вор!

— Вам потом будет стыдно за свои слова, Григорий Андреевич. — я оперся руками на подлокотники офисного стула: — Вы реально считаете, что я не смог скрыть от вас то, что я эти два дела выиграл? Вы лучше скажите, вам как деньги отдать — долларами или рублями? Если рублями, то только завтра. А если долларами, то могу сейчас отдать, с учетом погашения задолженности передо мной. Только бухгалтера вызовите, чтобы мне «приходник» выписала…

Видимо нервы директора были сегодня особенно не в порядке, он зарычал, за моей спиной почувствовалось дуновение ветерка, и я бросился к окну, через два мгновения повиснув на оконной раме, и высунув в распахнутую форточку руку с зажатой пачкой долларов.

Директор побледнел — стоило мне разжать ладонь, как зеленоватые купюры, крутясь, как кленовые «самолетики», спланируют на заводской двор, где в любое время крутится с десяток рабочих, которые мгновенно растащат американские деньги, все пять тысяч.

— Все слезай… — дал отмашку директор: — Спасибо, парни…

И, охреневшие от изменения начальственного настроения, охранники потопали на выход из кабинета. Я хмыкнул, слез с окна и бросил перед шефом пачку купюр. Что сейчас было? Не знаю, возможно, не выдерживают нервы ни у шефа, ни у меня.

Через пять минут пришла главный бухгалтер, основной конфидент генерального директора в этом сложном мире. Раскрыв газету с таблицами курсов и пересчитав валюту по вчерашнему курсу биржи, Князева Елена Анатольевна выписала мне приходный ордер в рублях и собралась уходить, но хозяин кабинета остановил свою хранительницу сокровищ.

— Погоди, Лена, присядь, наш прожектер что-то рассказать хочет. Давай, излагай. Что ты мне пытался рассказать.

Ну я и изложил, после чего мне показали все пять стадий принятия неизбежного. Эти два крайне занятых человека почти два часа доказывали мне, что я идиот, который ничего не понимает ни в экономике, ни в производстве, да и вообще, просто в жизни.

Что заставляло меня горячится, рисовать на клочках бумаги схемы и спорить с упершимися в своей тупой позиции? Наверное, то, что сегодня меня из начальственного кабинета не выгнали было обусловлено тем, что дела на Заводе стали совсем плохи. Чтобы придать веса своим аргументам, я принялся рисовать схемки неизбежного краха завода, чертя графики роста коммунальных и прочих платежей, в том числе ростом заработной платы, линии которых взлетали вверх, пересекаясь с графиком падения сумм, заключенных заводом хозяйственных договоров, которые пересекались буквально через пять лет…