Но глядя на него — во мне боролось два желания. Прикончить сразу, при всех. Чтобы видели все. Чтобы знали, каково это — попирать устои Империи и переходить мне дорогу.

И прикончить чуть позже. Каким-нибудь изощрённым методом. Но это, скорее так, некоторый древний подсознательный порыв из разряда «око за око». К насилию над заключённым, пусть даже это был подобный заключённый — у меня было однозначно негативное отношение. Империей такое не поощрялось.

Кислотный барон глянул на меня и сплюнул в песок.

— В камеру, — приказал я. — Кормить один раз в день. Разберёмся после.

— Не отдавай им! — заорал он, поняв, что я собираюсь сделать. — Прикончи сам! Не отдавай Виктору!…

Но его уже унесли.

Да. Как бы не хотелось мне совершить самосуд — у меня был уговор. Условие мира с самым сильным кланом этой планеты, борьба с которым мне предстояла чуть позже. Поэтому я решил — отдам его Церберовым. И пусть даже эта тварь и будет казнена потом с особой жестокостью — за те часы, что он у меня, я проявлю толику милосердия.

А так — на этой планете найдётся из меня достаточное количество профессиональных линчевателей и палачей.

Я в тот же день связался с Питером Блейзом и коротко сообщил:

— Забирайте.

— Буду завтра, — сообщил он.

А после Клятвы был пир. Торжество, без особых излишеств, с минимумом алкоголя, скорее напоминавшее помесь байкерского слёта и выездного корпоратива с шашлыками.

Вожди прощались и уходили долго. Некоторые, особенно Сэмюэль Большое Ухо, уходить категорически не хотели. Поручив Максу и Илье провожать — а скорее, уже выпроваживать засидевшихся гостей — я отправился на отдых. Но по дороге меня поймал Петенька Скорый.

— Александр… тут такое дело… Надо, чтобы ты посмотрел.

— Не срочное, хоть?

— Да не! Просто убедиться. Может, я что-то путаю. Я, знаешь ли, слегка подслеповат.

Он повёл меня к своему углу в зале ожидания, где мы устроили курятник. Провёл за занавеску, где под специальными лампами расположился его импровизированный инкубатор.

Сам заходить не стал. Впустил меня первым.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил он.

Я пригляделся и кивнул.

— Трещина. Скоро вылупятся.

— Ага… а что дальше делать?

— В смысле? — усмехнулся я. — Ты же сам изучал эту технологию.

— Ну, как изучал… по слухам. По пересказам знакомых пустынгеров. Как обогревать, как потом кормить. А вот сам процесс вылупления…

Одно из яиц тем временем вполне ощутимо треснуло. Из щели высунулся небольшой клюв.

— Хм… Похоже, поздно читать инструкции. Будем импровизировать. Неси мясо, или чего там у тебя.

Пока Петенька ходил — треснуло и второе яйцо. Второй оказался проворнее — высунул бошку почти целиком.

Уже оперившийся, полосатый, как и многие детёныши в саваннах, вполне уже зрячий. И ещё с эдаким царственным хохолком на макушке. Обозрел окрестности, увидел меня и сказал что-то вроде:

— Карр!

Почти как воронёнок, только «р-р» куда более серьёзное в конце.

А вскоре высунулся и второй.

— Ну, Петька, долго ты там?

— Да я уже тут, — сообщил наш животновод из-за шторки. — Но я тут вспомнил, есть один нюанс.

— Это какой ещё?

— Они вас уже видели?

— Видели.

— И что теперь.

— Всё. Теперь вы — их мама, Александр Игнатьевич.

Вот тебе на. Вообще, мог бы и сам догадаться. Ну, я же смотрел передачи в «Пантеоне» на тему дикой природы!

— Прекрасно. Я бы, конечно, предпочёл бы стать папой. Нет, я определённо буду папой. А ты — кормилицей.

— Это как это? — не понял Петенька, опасливо высунувшийся из-за шторки.

— А как это обычно бывает? Я буду появляться в конце рабочего дня, играть с ними и купаться в обожании и почитании, а ты будешь кормить три раза в день.

Избавились от скорлупы молодые раптусы быстро. Ростом они были мне по колено. Вытянулись, размяли конечности, резво выпрыгнули из инкубатора и принялись прыгать вокруг меня.

— Папа, папа, дай пожрать! — тут и без перевода на человеческий было всё ясно.

— Неси ошейники, — приказал я. — Будем давать им имена.

Того, что слева, рыжеватого, я назвал Юлием. А того, что справа, темноватого — Цезарем.

Детёныши проследовали за мной по пятам всю дорогу до моего особняка, под фонарями. На ступенях кемарил его святейшество князь Потёмкин. Завидев хищников — тут же окрасился в яркие цвета, выпятил чешую, встал в защитную стойку.