И тут мы с Олей с опозданием (из-за коньяка, который затуманил наши головы) поняли, что обе интернатские. Что за плечами тяжкое сиротское детство со всеми вытекающими. Словом, нашли друг друга. Подружки по несчастью. Да только мне повезло, и меня забрала тетка Елена, а вот Оля хлебнула интернат по полной. Отравилась на всю жизнь. Кто не жил в интернате, все равно не поймет. Может, конечно, и у нее со временем наладилась бы жизнь, если бы сразу после окончания парикмахерских курсов она устроилась в настоящий салон красоты, поучилась бы еще у хорошего мастера, а не попала бы в грязненькую парикмахерскую с хозяйкой-пьяницей. Все сложилось бы по-другому, если бы ей, сироте, дали бы не развалюху-квартирку, непригодную для жилья, в старом доме на окраине Москвы, а просто нормальное жилье. Но все сложилось так, как сложилось.

…Думаете, мы сразу отправились тогда, сойдя с электрички, ко мне домой? Нет. Мы на такси доехали до «Павелецкой», поднялись в комнату Оли, собрали ее вещи и, просто не сумев придумать, как насолить хозяину, что бы такого сделать, чтобы отомстить ему за то зло, которое он причинил Оле (наши фантазии крутились почему-то вокруг холодильника, который мы хотели вывести из строя), поехали ко мне. Потом, когда протрезвеем, мы поздравим себя с этим решением: если бы мы попортили его имущество, подожгли квартиру или что-то там сломали, он накатал бы заявление на Олю в полицию. Он такой, он может. И это счастье, что в своих желаниях сделать свою квартирантку заложницей, рабыней этот упырь не догадался забрать у нее паспорт.

Дома, устроившись на кухне, мы с Олей продолжили наше пиршество. Время от времени она вдруг задавала мне один и тот же вопрос, словно у нее были серьезные проблемы с памятью:

– Ты серьезно разрешила мне пожить у тебя?

– Да-да! – весело отвечала я, гордясь своим решением заделаться хоть раз в жизни благотворительницей. – Живи, пока не встанешь на ноги и не начнешь зарабатывать столько, чтобы снять себе приличное жилье.

– А как же твоя тетка?

– Я же говорила тебе, что она теперь постоянно проживает на даче. А если увидит тебя здесь, то я скажу ей, что ты моя подружка и просто у меня гостишь. Делов-то! Она не будет против. Говорю же – она добрая.

Выйдя с пожитками Оли на мороз, мы снова сели в такси, которое я вызвала заранее, и помчались уже по ночной Москве в центр. Надо было видеть выражение лица водителя, когда он, заталкивая огромную клетчатую китайскую рыхлую сумку в багажник его автомобиля премиум-класса, переспросил нас:

– На Арбат?

– Да-да, на Арбат, – подтвердила я, не переставая радоваться тому, что вот уже второй год я называю адрес теткиной квартиры с нескрываемой гордостью.

Мы расположились с Олей на заднем сиденье, и она, как только машина тронулась с места, тоже переспросила меня:

– Ты живешь на Арбате?

– Ну да, – шепотом ответила я. – А я тебе разве не говорила?

То ли еще будет, думала я, представляя себе лицо Оли, когда мы войдем в наш дом, когда сонная консьержка вежливо поздоровается со мной «здравствуйте, Верочка!», когда мы поднимемся на третий этаж и Оля увидит нашу пятикомнатную квартиру. Да ее Кондратий хватит, когда я запущу ее в ванную комнату с ванной на золотых лапах. А я это обязательно сделаю!

Дома она словно протрезвела. Ходила с открытым ртом и рассматривала комнаты, ванную, кухню. Можно только догадываться, о чем она думала и как мне завидовала. Но я-то пригласила ее совсем для другого, я же хотела ей просто помочь, а не задавить роскошью. И разве могла я тогда предположить, как ее переклинит…

Или могла?!

А что, если, увидев ее еще там, в электричке, убогую, прыщавую, в отвратительных синих колготках и явно потрепанную жизнью, я уже знала, как использую ее? Нет, не может этого быть. Откуда мне было знать, что ее насиловали три дня, что она сирота без детства, что глубоко несчастный и одинокий человек? Прыщи могут быть у каждой девушки, да и колготки эти синие все-таки шерстяные, не такие уж и дешевые, и не рваные. И дубленка на ней, не фуфайка же. К примеру, она могла ехать на электричке от родственников, с которыми провела новогодние праздники, домой, где у нее могла быть полная семья или даже муж с детьми. Вот что, что так привлекло меня к ней? И почему я решила, что она находится на грани? Что она именно такая, какая мне и нужна была для моего плана? И был ли план?

Да разве даже самой себе в этом признаешься?

Женя, Тоня

Дверь открыла соседка, заспанная, конечно, – все-таки два часа ночи. Лицо злое, опухшее.

– Ее уже нет здесь! – гаркнула она, кутаясь в халат. – Мне неприятности ни к чему. Этот ее урод чуть мне дверь не сломал. Вот вышла замуж за идиота, пусть теперь сама думает, как из всего этого дерьма выкарабкиваться.

– Вы что же это, выгнали их на улицу?

– Нет, под кровать к себе спрятала, всех троих! – отвратительно гримасничая, прохрипела женщина.

– Гадина, – прошипела Женька. – И куда они пошли? Где их теперь искать? В полиции?

– Не знаю! – И соседка захлопнула дверь перед ее носом.

Была ночь. Хоть и август, но похолодало.

– Не думаю, что они пошли в полицию. Давай спустимся, пройдем. Вика как-то рассказывала, что подрабатывала посудомойкой в кафе где-то неподалеку.

И действительно, нашли кафе за углом. Конечно, оно было заперто, но светилось изнутри. Сквозь стеклянные стены можно было увидеть пробивающийся откуда-то из глубины свет. Значит, там, где-то в подсобке или на кухне, все же кто-то был.