Почиталин подошел к резному шкафу-поставцу, достал из него письменные принадлежности и, усевшись за мой небольшой рабочий стол, приготовился записывать.

— Сперва для Сенявина. Крепкий Орешек держи твердо, туркам воли не давай, пугай их выходами эскадры ближе к столице, но в Царьград не лезь. Можешь для острастки султана расстрелять издали главные босфорские крепости Румели-хисар и Анадолу-хисар — быстро прибегут мира просить. Запомни: турки привыкли всякое предложение о мире признавать самым неоспоримым доказательством слабости или стесненного положения воюющей с Портою державы. Из того и исходи. Сами заявятся, скажешь: устье Босфора наше от бывшей крепости Йорос до Анадолу-фанари, будет теперь в Российской империи босфорский уезд. На противоположном берегу, европейском османам крепостей старых не восстанавливать, новых не возводить. И будет у нас тогда мир вечный, и никто не будет в обиде, и купеческим кораблям чинить препятствий не будем. Станем торговлю развивать, и с этой целью предлагаю вместе построить в районе бухты Хаджибей свободный торговый город со статусом порто-франко. Назовем его Одесса.

Иван удивленно на меня посмотрел.

— Уже и название придумал, царь-батюшка. Нешто турки на такое согласятся?

— Побесятся, конечно, годик-другой повоюют, а может и того меньше. А потом подумают и в ножки нам поклонятся. Ты копию Румянцеву сделай с припиской, чтобы искал лучшее место для порта у Хаджибея и дальше Днестра к османам не лез. Зерном станем через этот порт торговать, когда излишки появятся. Турки до коммерции жадные — это у них в крови, непременно захотят в такое дело войти капиталом.

— Записал.

Я прошелся по кабинету, собираясь с мыслями.

— Теперь для Овчинникова. Как война с Австрией начнется, переходи Вислу и иди на Львов, поднимай Галицию, бери под стражу перевалы в Карпатах. К мадьярам пока не лезь.

— Записал!

— Суворову, — я сделал паузу и решительно продолжил. — Пришло твое время, Александр Васильевич. Спускайся по Одеру с войсками от Познани, объединяйся с теми, что под Бреславлем, и всей своей силой двигай к границе Саксонии. Там ждет тебя сражение великое, коих Европа не знала. Коли победишь врагов, поворачивай на Вену. Если не действовать стремительно, по-суворовски, сможем ли мы вытянуть войну на два фронта? Это не пиши, это я сам себя спрашиваю.

— Государь, позволь вопрос, — не удержался Ваня. — Почему Саксония? Откуда ты знаешь, что все там случится? А не в Богемии, к примеру?

Я снова склонился над картой, проверяя себя. Ответил, почти не задумываясь.

— Может, и в Богемии. Но все одно путь туда лежит через Саксонию что для французов, что для отступающих пруссаков, что для нас. Фридрих-Август саксонский — слабейший из союзников, у него 20 тысяч всего войска. И французы, цесарцы должны кинуться ему на помощь.

— А как же Берлин? — немного расстроено спросил Почиталин.

— А Берлин будет брать Никитин. Хватит его орлам прохлаждаться на побережье! То есть, напишешь приказ для армии «Север»: по получении оного развернуться на юг и двигаться скорым маршем на столицу Пруссии. Да я и сам им скажу. Немедленно к войскам отправлюсь. Морем. Проверю, как у Грейга Балтийские эскадры подготовлены.

Я скосил глаза на окно, за которым виднелся Кронштадт. Его не всегда было видно, но в хорошую погоду можно было разглядеть не только бастионы, но и лес деревянных мачт у Петровской пристани в Средней гавани.

— Готово! Есть еще указания?

— Зови Новикова.

* * *

Некрасивое, но умное лицо Новикова с темными кругами под глазами озаряла довольная улыбка, скромный костюм оживляла министерская цепь — правительство уже было утверждено Земским Собором. Он имел вид человека, свернувшего гору, выполнившего тяжелую работу, усталого и одновременно возбужденного, даже отчасти гордого собой. Можно было и не спрашивать, выполнил он мое задание или нет. Неудачники выглядят иначе. Но и не спросить было нельзя — он ждал этого вопроса.

— Получилось?

— Да, государь! Все, как вы велели. Круг посвященных сведен к минимальному, тексты составлены на трех языках — на латыни, французском и немецком. Для вас сделали и на русском.

— Давай мне немецкий, — отмахнулся я.

Николай Иванович вежливо поклонился и протянул мне нужные бумаги, достав их из пухлой папки, которую принес с собой на аудиенцию. Я бегло ознакомился с их содержанием и не сдержал радостно-одобрительного возгласа:

— Отлично!

Министр просвещения вручил мне ровно то, что я заказывал — острозаточенный инструмент для манипуляции массовым сознанием католического мира. Новиков подходил для выполнения этой задачи лучше всех: как масон, всегда ратовал за свободное толкование религиозных текстов и против жесткого следованиях догмам, канонам и прочему. В обстановке полной секретности, собрав несколько доверенных лиц из Ложи, он изучил и древний свиток, и более поздний фолиант, подобрал нужные цитаты и создал памфлет о Евангелии от Симона.

Начал он с доказательства подлинности попавших в руки автора памфлета апокрифов — обстоятельства находки, трепетное отношение к ней верховной власти Российской империи (куда же без ссылок на высшие авторитеты!), обнаруженные в тексте вставки на древнекоптском языке, что характерно для рукописей того времени, рассказ про страх Ватикана, о его успешных попытках скрыть полный текст, о том, что в его архивах, наверняка, существуют оригиналы и копии. Он даже раскопал, что многие положения Евангелия от Петра не только обсуждались церковными раннехристианскими епископами, но и были частично включены в общепризнанную церковную легенду.