Шрифт:
«Давненько не брал я в руки шашек!» говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
«Знаем мы вас, как вы плохо играете!» сказал Ноздрев, выступая шашкой.
«Давненько не брал я в руки шашек!» говорил Чичиков, подвигая шашку.
«Знаем мы вас, как вы плохо играете!» сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинув обшлагом рукава и другую шашку.
— Давненько не брал я в руки шашек! — говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете! — сказал Ноздрев, выступая шашкой.
— Давненько не брал я в руки шашек! — говорил Чичиков, подвигая шашку.
— Знаем мы вас, как вы плохо играете! — сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку
«Давненько не брал я в руки!.. Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад!» говорил Чичиков.
«Кого?»
«Да шашку-то», — сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая, как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только бог знал. «Нет», сказал Чичиков, вставши из-за стола: «с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг!»
«Отчего ж по три? Это по ошибке. Одна подвинулась нечаянно, я ее отодвину, изволь».
«А другая-то откуда взялась?»
«Какая другая?»
«А вот эта, что пробирается в дамки?»
«Вот тебе на, будто не помнишь!»
«Нет, брат, я все ходы считал и всё помню; ты ее только теперь пристроил; ей место вон где!»
«Как, где место?» сказал Ноздрев, покрасневши. «Да ты, брат, как я вижу, сочинитель!»
«Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно».
«За кого ж ты меня почитаешь?» говорил Ноздрев. «Стану я разве плутовать?»
«Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду».
«Нет, ты не можешь отказаться», говорил Ноздрев, горячась: «игра начата!»
— Как, где место? — сказал Ноздрев, покрасневши. — Да ты, брат, как я вижу, сочинитель!
— Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно.
— За кого ж ты меня почитаешь? — говорил Ноздрев. — Стану я разве плутовать?
«Я имею право отказаться, потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку».
«Нет, врешь, ты этого не можешь сказать!»
«Нет, брат, сам ты врешь!»
«Я не плутовал, а ты отказаться не можешь, ты должен кончить партию!»
«Этого ты меня не заставишь сделать», сказал Чичиков хладнокровно и, подошедши к доске, смешал шашки.
Ноздрев вспыхнул и подошел к Чичикову так близко, что тот отступил шага на два назад.
«Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы. Мы их поставим опять так, как были».
«Нет, брат, дело кончено, я с тобою не стану играть».
«Так ты не хочешь играть?»
«Ты сам видишь, что с тобою нет возможности играть».
«Нет, скажи напрямик, ты не хочешь играть?» говорил Ноздрев, подступая еще ближе.
«Не хочу!» сказал Чичиков и поднес, однако ж, обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо дело становилось в самом деле жарко. Эта предосторожность была весьма у места, потому что Ноздрев размахнулся рукой… и очень бы могло статься, что одна из приятных и полных щек нашего героя покрылась бы несмываемым бесчестием; но, счастливо отведши удар, он схватил Ноздрева за обе задорные его руки и держал его крепко.
«Порфирий, Павлушка!» кричал Ноздрев в бешенстве, порываясь вырваться.
Услышав эти слова, Чичиков, чтобы не сделать дворовых людей свидетелями соблазнительной сцены, и вместе с тем чувствуя, что держать Ноздрева было бесполезно, выпустил его руки. В это же самое время вошел Порфирий и за ним Павлушка, парень дюжий, с которым иметь дело было совсем невыгодно.
«Так ты не хочешь окончивать партии?» говорил Ноздрев. «Отвечай мне напрямик!»
«Партии нет возможности оканчивать», говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных дурака.
«Так ты не хочешь доканчивать партии?» повторил Ноздрев с лицом, горевшим, как в огне.
«Если б ты играл, как прилично честному человеку. Но теперь не могу».
«А! так ты не можешь, подлец! когда увидел, что не твоя берет, так и не можешь! Бейте его!» кричал он исступленно, обратившись к Порфирию и Павлушке, а сам схватил в руку черешневый чубук. Чичиков стал бледен, как полотно. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что губы его шевелились без звука.