Взмахнув крыльями, Феникс выпорхнул из-под стола и опустился Роберту на руку.

— Этому добронравному юноше, — объяснил он остальным, — удалось чудесным образом переложить семь тысяч нуднейших строк греческого гекзаметра в одну великолепную строку английского — слегка ломаного, правда, но все же…

— О, выходи поскорей, наш замечательный Феникс! Нам уже давно пора отправляться.

— Слышите? Конечно, недостает тренировки, но для его возраста совсем и совсем неплохо…

— Ну хватит! В путь! — сказал Роберт и ступил на ковер, держа золотую птицу на запястье.

— Ты немного похож на королевского сокольничьего, — сказала Джейн, усаживаясь рядом с ним и пристраивая на коленях Ягненка.

Чтобы еще больше походить на королевского сокольничьего, Роберт гордо выпятил грудь и надул щеки. А тем временем Сирил и Антея тоже устроились на ковре.

— Нам нужно обязательно вернуться до обеда, — сказал Сирил, — а то кухарка поднимет такой переполох!

— Вообще-то, она не ябедничала с самого воскресенья, — сказала Антея.

— Да она просто… — начал было Роберт, но тут дверь стремительно отворилась, и в комнату смерчеподобно ворвалась раскрасневшаяся, запыхавшаяся и донельзя разъяренная кухарка. В одной руке она сжимала разбитую миску, в другой — раскаленный добела воздух. Влетев по инерции на ковер, она грозно нависла над детьми.

— Эй, вы! — завопила она. — Это была моя последняя миска! В чем мне сейчас готовить бифштекс и пирог с почками, а? Что мне скажет ваша матушка, когда вернется к обеду? Да вы сущие дьяволы! Вот что я вам скажу: не заслужили вы никакого обеда! Ничего-то вы сегодня не получите!

— Мне очень-очень жаль, милая кухарка, — сказала Антея. — Это я виновата — хотела сказать вам, да забыла. Она разбилась, когда мы гадали в ней на расплавленном свинце. Честное слово, я сразу же собиралась вам все рассказать.

— Собиралась, смотрите-ка! — ответила кухарка, пуще прежнего покраснев от гнева, что, впрочем, не так уж и удивительно. — Она собиралась! Ладно, тогда я тоже собираюсь все рассказать вашим родителям. Всю неделю я держала язык за зубами, и все потому, что добрая миссис сказала мне: «Что поделаешь, молодо — зелено!», но уж теперь-то вы за все ответите. Вы подложили нам с Элизой мыло в пудинг, но мы даже и рта не раскрыли — хотя могли бы, да еще как! — а потом вы испортили детскую кастрюльку, а потом сломали лопаточку, а потом… Господи ты Боже мой! Чего это вам взбрендило напялить на это бедное дитя теплую одежду? Оно-то в чем виновато?!

— Мы собирались взгреть… то есть, прогреть его как следует, — сказала, запинаясь, Антея, — а потому…

Она хотела сказать, что они не собираются выводить его на Кентиш-Таун-Роуд, а хотят устроить ему хорошую солнечную ванну. Но кухарка из ее бессвязного лепета услышала лишь слово «взгреть» — и восприняла его очень серьезно.

— Взгреть?! — воскликнула она. — Ну уж, нет! Покуда я жива, вы к нему и пальцем не притронетесь!

И с этими словами она вырвала Ягненка у Джейн. Антея с Робертом инстинктивно схватились за концы ее фартука, как будто это могло помочь.

— Послушайте! — сказал Сирил, от отчаяния набравшись смелости. — Может быть, вам лучше пойти на кухню и приготовить ваш дурацкий пудинг в салатнице или в ступке — или, на худой конец, в цветочном горшке?

— Как же! — отозвалась кухарка. — И оставить вам эту крохотулечку, чтобы вы уморили ее до смерти?

— Предупреждаю вас в последний раз, — медленно произнес Сирил, — уходите, а то будет поздно.

— Сам такое слово! Ах, ты маленький ползунчик-попрыгунчик! — слащаво заныла она, обращаясь к Ягненку. — Они не взгреют тебя, эти бандиты. Я им сейчас… Эй! А это еще что такое?! Где вы подобрали эту желтую курицу?!

И она показала на Феникса.

Тут даже вежливая Антея поняла, что, если немедленно не выбить у кухарки почву из-под ног, то им всем придется худо.

— Я хочу, — сказала она, — чтобы мы очутились на солнечном берегу какого-нибудь южного моря, где ни у кого не бывает коклюшных кашлей.

Ее голос едва пробивался сквозь плач испуганного Ягненка и громогласные нотации кухарки, но, тем не менее, в следующую секунду каждый из присутствующих испытал знакомое ощущение стремительного полета во внезапно сорвавшемся с троса лифте. Кухарка слоноподобно осела на ковер и, изо всех сил прижимая к своему затянутому в ситец огромному торсу беспрестанно вопящего Ягненка, принялась взывать к Святой Бригитте. Она, видите ли, ко всему прочему была еще ирландкой.

Когда чувство падения вверх тормашками прекратилось, кухарка приоткрыла один глаз и тут же снова закрыла его. В промежутке между этими двумя действиями она пронзительно взвизгнула. Воспользовавшись моментом, Антея отняла у нее отчаянно завывавшего Ягненка.

— Ну-ну, все в порядке, — сказала она. — Твоя Пантерочка больше тебя никому не отдаст. Посмотри-ка, какие здесь чудные деревья, и песок, и раковины — и даже самые настоящие гигантские черепахи. О Господи, какая тут жара!

Действительно, было немного жарковато. Дело в том, что верный ковер приземлился на «всамделишном», как выразился Роберт, тропическом берегу, большую часть дня залитом лучами солнца. Простиравшиеся перед ними склоны были настолько зелены, что в это было трудно поверить, и вели они не куда-нибудь, а к сверкавшим буйными красками юга рощицам, в которых в огромном изобилии произрастали пальмы, неведомые цветы и экзотические фрукты, о которых вы можете прочитать разве что в таких великих книжках, как «На запад!» и «Нечестная игра». Между бриллиантовой зеленью склонов и ослепительной синевой моря протянулась полоска песка, напоминавшая скорее покрытый искристой позолотой ковер, нежели наши сероватые северные пляжи — ибо здешний песок был не просто желт и светел, но переливался всеми цветами радуги. А самое главное — в тот момент, когда ковер закончил свой молниеподобный, головокружительный и немного неприятный для желудка полет, дети имели редкое удовольствие лицезреть трех огромных живых черепах, медленно ковыляющих по направлению к лазурным волнам моря, где они вскоре и скрылись. И, конечно же, стояла такая жара, что, если только вы ни разу не бывали в парной, то, пожалуй, и представить себе не сможете.