Было уже далеко за полночь, хотя на острове время только-только подходило к чаю.

Напутствуемые самыми лучшими пожеланиями островитян, дети отбыли домой. По пути они забросили полупрозрачного викария в его чистенький маленький кабинет с книгами, картинами и памятными часами.

На следующий день Феникс любезно согласился отнести взломщику заказанные им семена. Вернувшись, он обрадовал детей наилучшими новостями о счастливой семейной паре.

— Он сделал деревянную лопату и без устали трудится на огороде, — рассказывал он. — А она тем временем вяжет ему брюки и рубашку — и то, и другое ослепительной белизны.

Полицейские так никогда и не узнали, каким образом взломщику удалось сбежать из тюрьмы. В полицейском участке на Кентиш-Таун-Роуд об этом происшествии до сих пор не любят говорить, а уж если приходится, то непременно понижают голос, как если бы это было опасным святотатством.

Что же до преподобного Септимиуса Бленкинсона, то он посчитал, что ему довелось пережить до сих не описанный в медицинской практике нервический припадок, несомненно, вызванный переутомлением. А потому, прихватив с собой двух своих пожилых тетушек, он отправился в Париж, где они втроем совершили головокружительно быстрый обход всех имеющихся там музеев и картинных галерей. После этого они вернулись домой, ощущая глубокое удовлетворение от того, что им наконец удалось повидать жизнь, какая она есть. Септимиус, естественно, никому и словом не обмолвился о необычной свадьбе на лазурном берегу — ему ужасно не хотелось, чтобы кто-нибудь прознал о том, что у него случаются нервические припадки, какими бы необычными и интересными с медицинской точки зрения они ни были.

Эта немудреная песенка, которую Джейн исполнила непосредственно после завтрака, настолько умилила Феникса, что у него на глазах выступили сверкающие янтарные слезы.

— О! — с чувством произнес он. — Как трогательны эти знаки дочерней любви!

— Вообще-то, она приедет только поздно вечером, — сказал Роберт. — Так что у нас еще есть целый день для того, чтобы куда-нибудь прокатиться на ковре.

Нет, вы не подумайте, он был тоже рад, что мама наконец возвращается домой. Может быть, он был рад даже больше других, потому что очень скучал без мамы, но, с другой стороны, к этой его радости странным образом примешивалось святотатственное чувство огорчения по поводу того, что теперь они не смогут улетать из дому на целый день.

— Было бы здорово прокатиться куда-нибудь и принести маме подарок, да вот только она первым делом пожелает узнать, где мы его взяли, — сказала Антея. — И уж, конечно, она ни за какие коврижки не поверит, если мы расскажем ей все по-правде. Люди вообще не верят, когда им говоришь правду, и тут уж ничего не поделаешь.

— Вот что я вам скажу, — вступил Роберт. — А что если мы загадаем ковру отнести нас в такое место, где полным-полно потерянных кошельков? Впрочем, нам много-то и не надо. Мы бы взяли один и накупили маме всяческих подарков.

— А что если, — охладил его пыл Сирил, — он отнесет нас в какую-нибудь заграничную Тьмутаракань и там будет полны-полно каких-нибудь расшитых золотом да серебром арабских кошелечков, и в них, естественно, будет полным-полно каких-нибудь арабских денег, которые у нас и деньгами-то не считаются, а идут за кольца в нос? Представляю, как мы с ними намаемся! Мало того, что у нас их никто брать не будет, так еще нас вконец замучают расспросами, откуда мы наворовали все это барахло, и в конце концов придется этот кошелечек вместе с денежками выбросить в Темзу.

Произнося эту тираду, он изо всех сил ворочал тяжелый стол, пытаясь в одиночку стащить его с ковра. Как и все тщеславные выходки, кончилось это плохо. Одна из ножек зацепилась за самую большую из заплат, наложенных накануне Антеей, и начисто оторвала ее — а вместе с нею и порядочный кусок собственно ковра.

— Я так и знал, что ты его когда-нибудь прикончишь! — сказал Роберт.

Неизвестно, что бы тут стало с Сирилом, если бы не Антея. Антея оказалась первоклассной сестричкой. Не говоря ни слова, она проворно достала моток пестрой шотландской шерсти, ножницы, иголку, наперсток и принялась, как бешеная, чинить ковер. Это мирное занятие помогло ей преодолеть недостойное желание высказать Сирилу все, что она хотела высказать в первый момент, а потому она лишь сочувственно и дружелюбно произнесла:

— Да не расстраивайся ты, Синичка. Сейчас он будет как новенький.

В ответ Сирил нежно похлопал ее по спине. Он прекрасно догоадывался о том, что она чувствовала в этот роковой момент, и не хотел показаться неблагодарным братом.

— Если уж мы начали говорить о всяческих заграничных кошельках, — сказал Феникс, задумчиво почесывая то место, где у людей бывают уши, сияющим золотым когтем, — то вам следует с самого начала определить количество денег, которое вы собираетесь найти, а также страну и достоинство каждой монеты. Боюсь, вам не очень-то понравится наткнуться на кошелек, в котором будет всего лишь три обола.

— А сколько это будет по-английски?

— Обол равняется двум с половиной пенсам — или что-то около того, — ответил Феникс.

— И еще, — подхватила Джейн, — если мы найдем потерянный заграничный кошелек, то, значит, до этого его непременно кто-то потеряет и нам придется сдать его в полицию.

— Вот и я говорю, — заметил Феникс, — что данная ситуация чревата разнообразными трудностями.

— А если мы снова найдем спрятанное сокровище? — с надеждой спросил Сирил. — Только на этот раз не должно быть никаких наследников.