Дверь я полил щедро. И все окна на первом этаже — ни одно не пропустил. У Мазуров лестница под забором длинная лежала, так я и на крышу слазил, тоже всё полил. Аккуратненько всё делал, чтобы не скрипнуло нигде ничего, хозяев не разбудило. Не скрипнуло, не разбудило.

Бензин попался удачный, не разбавленный. Вспыхивал, едва зажигалку бросишь. Домик запылал свечечкой. А я вернулся на соседский чердак — любоваться.

С минуты на минуту хозяева должны были проснуться от треска и дыма. Интересно, у них спальня на первом этаже, или на втором? Если на первом, уже проснулись, наверное. Хватит у майора духу окно выбить и сквозь пламя выскочить, жену и ребятёнка вытащить? Или будет внутри сидеть, пожарных вызванивать? Надеяться, что потолок крепкий, не рухнет?

Домик пылал. Десять минут, пятнадцать, двадцать… Стекла вываливаться начали, дверная коробка насквозь прогорела. Огонь уже внутри, а тихо. Сирен пожарных не слышно, и в соседних дворах спят все. Странно, пожар вон какой! Неужто, не видит его никто?

Я лежал и смотрел. Полчасика так погорит, и на майоре крест можно ставить. Если и не сгорит заживо, то в дыму задохнётся наверняка. Расплатились, можно считать. С лихвой. Неправильно это как-то!

Чем больше я думал, тем смурней на душе становилось. Всё моё путешествие назад неправильным получалось. Двух недель не прошло, а скольких людей из своего списочка встретил! И Светку-предательницу, и урку-гада, и шалашовку подлую. Будто бог лично в мой список заглянул и теперь предлагает. Вот тебе власть, вот тебе враги твои, обидчики. Мсти, заслужил.

Только не мог бог такое предложить! Он ведь милосердный, он учит не «кровь за кровь, глаз за глаз», а «возлюби ближнего, как себя самого». В колонию батюшка приходил, Библию читал. Я хоть и неверующий был тогда, а слушал. Интересно.

Положим, не ближние они мне… Или всё же ближние? Жизнь мою покроили — любо-дорого. Кто же мне ближе, если не они? Стало быть, по законам божьим, не злом за зло я отплатить должен этим, из списка, а добром. Потому и ставил он мне их на пути, испытывал. Выдержу — свершится чудо. Нет…

Выдержу! Светлану простить оказалось не трудно. Что с неё взять? Баба, наседка. И шалашовку эту глупую — прощаю. Она и так своё получила. За что боролась, на то и напоролась, называется. Ворон… у него «понятия», он человеческой жизни не знает. Собакой родился, собакой прожил, и умрёт по-собачьи, под забором.

А вот майор человеческую жизнь знает. Семья, жена, ребёнок у него. Законы знает и людские, и божеские. И преступил и те, и другие не задумываясь, легко. Лишь бы власть свою показать.

И мне его — простить?!

С майором тяжело. Потому бог и подсказку дал — мент не один в доме спит. Отплачу ему, и невинные люди погибнут.

В голове тихо пискнул мстительный голосок: «Ксюша тоже невинная была, а её убили». Я цыкнул на него. Не пацанчик пятилетний за рулём того «опеля» сидел, и не мамаша его мослозадая. А по моим законам круговой поруки нет. Каждый сам за себя отвечает.

Я соскользнул с чердака, перемахнул забор между дворами.

Первый этаж пылал, ни в двери не сунешься, ни в окно. Хорошо, лестницу не додумался бензином облить. Дерево успело нагреться, местами и тлеть начинало, но ещё не вспыхнуло. Я передвинул её к одному из верхних окон, полез, чертыхаясь, когда приходилось хвататься за особо горячие перекладины. Саданул ногой в стекло… И тут же в меня вылетел рыжий шерстяной ком!

Котяра на секунду завис на моей штанине, в кровь раздирая бедро, потом сиганул вниз, в темноту. Я зашипел от боли, но не ругаться же на кота! Умная тварь, жизнь себе спасает. Что же ты, Рыжий, хозяев не разбудил? И сразу мысль в голове стрельнула — а может тихо в доме оттого, что хозяев нет? Уехали куда, пока я за бензином ходил?!

Сунул я голову в проём и понял — дома они. Потому как сразу услышал кашель и детский плач, доносившийся от кровати. Попал я, значит, в спальню пацанёнка. Едва перелез через подоконник, и сам закашлялся. Глаза слезиться начали, в горле запершило. В комнате висел густой, удушливый сизый дым, а над головой громко трещало.

Я схватил пацана на руки.

— Родители дома? Родители дома, спрашиваю?

Э, да что от него добьёшься в таком состоянии! Под мышку и на лестницу, на свежий воздух. Спустил, поставил на землю, шлёпнул по попе.

— Беги к забору, понял? И стой там, никуда не уходи. Мамка заберёт.

Про мамку он понял, побежал. И кашляет, кашляет. Ему бы попить чего-нибудь дать… Некогда.

Пока я туда-сюда лазил, дыма ещё больше стало. А из комнаты в коридор выскочил — вообще ничего не видно, дым по лестнице снизу поднимается. Удушливый, гад, — пластик горит.

В коридор выходили три комнаты. Я чуть ли не молился, чтобы родительская спальня тоже здесь была. Потому как если внизу — не успеть. Заглянул в одну комнату — не то, больше на кабинет смахивает. Зато напротив — она!

Первой я женщину будить начал. За руку трясу, за плечо — никак. Учадела. Пришлось за волосы с подушки поднять и пару пощёчин влепить, чтобы глаза открыла. Открыть-то открыла, но мутные. «Вставай, уходить нужно. Пожар!» — кричу. Смотрит на меня, и от дыма хекает. Схватил за руку, потащил за собой, как лунатика.