— Последними устранимся мы. Уточним. Мы самоустранимся, потому что, когда все это будет кончено, кризисный кабинет будет распущен, «Рип ван Винкль» будет «спать» дальше, и мы больше не увидимся. И вообще мы никогда не были знакомы, — добавил он и засунул в рот еще одну пригоршню карамелек.

— Хорошие новости, — отметила госпожа Роман. Босх не понял, имела она в виду устранение Художника или Ключевого Человека. «Кресло» госпожи Роман было мужского пола: оттуда, где сидел Босх, можно было наблюдать узкие крепкие ягодицы бурого цвета.

— Они в чем-то признались? — спросил Герт Уорфелл, наклоняясь вперед. Он постоянно двигался, и Босх видел, как после каждого его рывка «Кресло» напрягает лакированные мышцы. — Я имею в виду пятерых подозреваемых.

— Трое из них признали себя виновными. Это, конечно, ничего не значит, но это лучший результат, чем тот, что мы имели две недели назад.

— Потрясающая новость, — заинтересовался Бенуа. — Лотар, как считаешь?

— Какую информацию вы получили от пятерых подозреваемых? — оставив вопрос Бенуа без ответа, спросил Босх.

Ключевой Человек протянул руку, чтобы взять бокал виски. «Прибор» остановился как раз вовремя, а потом продолжил свой путь слепыми аккуратными шагами. Свет от «Ламп» отражался от его перламутровых ягодиц и придавал им вид яиц сказочной птицы.

— Пока эта информация конфиденциальна, — ответил Ключевой Человек. — Вы получите ее в следующих отчетах, когда мы сможем сопоставить ее с другими данными.

— Я задам вопрос по-другому. Кто-нибудь из подозреваемых дал вам сведения, которые он мог бы знать, лишь будучи Художником?

— Лотар пытается сказать, что не доверяет «Рип ван Винклю», — заметил Соренсен.

Босх возразил, но Ключевой Человек, казалось, не придал замечанию Соренсена никакого значения.

— Допросы ведутся в нескольких городах Европы, и у меня нет всех данных. Но методы у нас не инквизиторские, если вы это имеете в виду: обычно мы спрашиваем, прежде чем выстрелить. Никакие сведения не были получены с применением силы.

Босх не очень верил в истинность этого утверждения, но предпочел не спорить.

— Хорошо, можно сказать, проблема решена, — рыкнул Уорфелл.

— И вовремя, — сказал Соренсен. — Завтра — открытие.

— Господин Стейн будет очень рад, я в этом уверен, — заявил Бенуа с горящим взглядом, словно ища благоволения человечества.

— Мне очень хотелось все поскорее закончить и уехать в отпуск, — прорычал низкий голос Харлбруннера. Прогибающееся под его тоннажем «Кресло» было, судя по тому, что видел Босх, девушкой.

Совещание закрыли. Пока члены кабинета вставали, опираясь на ручки «Кресел», Бенуа обернулся к Босху и спросил его, не хочет ли он немного побеседовать по выходе с совещания. Босху совсем не хотелось, и не только из-за намеченной на вечер встречи с ван Оббером, но и потому, что менее всего его сейчас тянуло говорить с начальником отдела по уходу за картинами, но он прекрасно знал, что отказаться невозможно. Бенуа предложил парк Клингендаль. Он утверждал, что ландшафт японского сада приводит его в восторг. Они поехали туда на личной машине Бенуа.

По дороге оба молчали. Сквозь голубоватые стекла окошек проносилась архитектурная карусель Гааги. В этом городе Босх родился, хотя с очень юных лет он жил в Амстердаме. На мгновение он задумался, осталось ли в нем что-нибудь от Гааги. Мелькнула мысль, что, пожалуй, что-нибудь от Гааги есть во всех уголках современного мира. Как на гравюрах М.К. Эшера, его родной город, казалось, скрывал в себе другой город, в котором прятался третий и такдо бесконечности. В Мадуродаме — Голландия в миниатюре, «самый маленький из самых великих городов Европы», как говорил его отец. В панораме «Месдаг» хранится картина диаметром 120 метров, тоже выполненная в уменьшенном варианте. В музее Маурица можно заглянуть в прошлое через Голландию, написанную великими мастерами. А если какой-нибудь коллекционер ищет ГД-искусство, он найдет десять официальных и больше сорока частных залов, музей «Гемеенте» и новейшую картинную галерею «Кунстсааль»; есть выставки легального подросткового искусства вроде «Набоковьен» и «Пуберкунст»; подпольные магазины живых предметов «Менселик»; открытые арт-шоки «Хардер» и «Тауэр»; подвижные картины в «Хет Бос» и в «Экшн Хаус»; анимарты в «Артзоо». А если хочется пофотографировать, что может быть лучше, чем знаменитая наружная картина «Хет Мейсье» («Девочка») в Клингендале? Искусственные города и живые люди, преображенные в произведения искусства. На день теряешься в Гааге — и начинаешь путать декорации с реальностью. Быть может, этот туман, царивший сейчас в его голове, это отсутствие четких границ и было вызвано тем, что он здесь родился, думал Босх.

В парке Клингендаль было полно туристов, несмотря на то что все более сгущавшиеся облака обещали к вечеру неприятный сюрприз. Бенуа и Босх отправились гулять по аллеям, заложив руки за спину. Чуть прохладный ветер приподнимал кончики их галстуков.

— Недавно прочитал в «Квайетнесс», — завел разговор Бенуа, — что в Нью-Йорке организуют выставку из полотен-пенсионеров. У них уже было несколько удачных продаж в Штатах. Финансируют это, естественно, «Энтерпрайзиз». И автор статьи утверждал, что это классная идея, потому что чем еще заниматься пенсионерам, как не сидеть где-нибудь тихонько, людей смотреть и себя показывать? Стейна это не очень заинтересовало, потому что ему не нравятся старые полотна, но я уверен, что в Европе это скоро начнут делать. Представь себе, что старички, которым едва хватает пенсии на прожитье, вдруг становятся картинами с миллионной стоимостью. Мир вертится, Лотар, и зовет нас вертеться вместе с ним. Вопрос только в том, послушаем мы его зов или сойдем с дистанции и будем смотреть на движение со стороны?

Вопрос был риторический, и Босх отвечать не стал. На небольшой полянке несколько девушек отрабатывали перед картиной «Дерзость» работы Рут Малонди имитирующие ее позы. Босх подумал, что это, должно быть, университетские студентки по специальности «Полотно». Конечно, в отличие от оригинала они не были ни обнажены, ни окрашены — это было бы противозаконно. По закону произведение искусства могло выставляться без одежды в общественных местах, но студентки были всего лишь людьми и делать этого не имели права. Босх ясно представлял, как они спят и видят, как бы отбросить в один прекрасный момент свою человеческую сущность. Он подумал, что, быть может, того же хочет Даниэль.