– Да. Хоть такое поведение и не сулило победу. Другие-то витязи не уклонялись, а принимали удар на себя. Зато и сами имели больше времени, чтобы нацелиться и ударить. Я уворачивался, и потому моё копьё почти всегда оставалось целым. Там ведь и моргнуть не успеешь, а противник уж мимо промчался. Надо снова сшибаться. Зрители стали знаками показывать мне, что я мало рискую. Я делал вид, что не замечаю. Затем Жигмонд тоже стал выражать недовольство. Тут я и махнул на всё рукой! Думаю: "Сейчас посмотрим, на что годятся мои доспехи. Неужели они не выдержат удар тупого копья, которое к тому же сделано из мягкого дерева?"

С этого места оба сына начинали слушать с особенным вниманием.

– Ох! Ну и досталось же мне, - продолжал отец.
– На поединках супротивники чаще всего целятся друг другу в живот. От таких ударов труднее всего увернуться. Приходится принимать удар или же изворачиваться так, что сам не сможешь ударить. Поэтому мне надо было терпеть. Правильно люди возле дуба советовали - отказаться от еды...

Владу прямо-таки слышалось, как трещат ломающиеся копья. Именно эта часть истории в своё время навела его на мысль, что нужно самому попробовать подраться с кем-нибудь. Верный способ найти противника - ходить по городу вместе со старшим братом и задираться. Влад тогда ещё плохо знал венгерский язык, но если слов не хватает, всегда можно корчить рожи. Кончилось тем, что пришлось вступаться старшему брату. После этого Мирча поведал, как нужно драться:

– Ты лицо прикрывай, чтоб по лицу не били. Тогда и мать не спросит, почему у тебя губа распухла, или почему в носу кровь... Если дерёшься почти со взрослым, сначала кинь в него чем-нибудь - землёй в глаза, или камень найди. Тебе надо научиться кидаться камнями - ты кидаешь слабо. А ещё я тебя научу, как ставить подножки. Подножка это почти вся драка. Не важно, с кем дерёшься - сделай так, чтоб упал, а дальше лупи его, пока не завоет.

– Мне в тот день в Нюрнберге досталось, - говорил отец, - но я всегда находил, чем ответить. К примеру, если ударить противника копьём не спереди, а в бок, то легче вышибить из седла - даже если толкнёшь слабо. Я принялся нарочно целить в бока и так свалил одного витязя. Тогда мне стали одобрительно кричать. Затем мне удалось свалить ещё одного. Но лучше всего я проявил себя на второй день состязаний, когда конники состязались в меткости. Надо было на скаку ударить копьём в щит, прикреплённый к столбу. Тут мне не нашлось равных. Я всегда попадал в цель, потому что теперь не требовалось увёртываться. Толпа так громко ликовала, что заглушила трубачей, которые возвещали о появлении на поле другого витязя. В конце того дня я получил в награду перстень. Я думал, вручит король Жигмонд, но оказалось, что согласно обычаю все награды даются из рук девиц. Жигмонд меня похвалил тоже. Я, конечно, радовался. Батюшкин наказ был выполнен...

Мать слушала без удовольствия. Она знала, что последует в конце рассказа. Её заставят рыться в сундуках, чтобы найти и принести к столу вещь, которую и так все видели.

– Кстати, а где тот перстень, который мне дали на состязании?
– спрашивал отец.

– Цел твой перстень, - отвечала мать.

– Точно цел?

– Что ему сделается?
– с кислым видом отвечала хранительница.
– Я его берегу, как самое дорогое. Держу не в шкатулке, а в другом месте, подальше от глаз.

– А давай проверим, как он там сохраняется, - просил отец.

Мать твердила своё:

– Для чего проверять? Он хорошо уложен, на дне сундука. Я ведь знаю, что ты мне покоя не дашь ни на этом свете, ни на том, если перстень пропадёт.

– Сходи, принеси, - просил отец

– Уж ночь на дворе, а мы будем вещи в сундуках ворошить, - возражала мать.

– Сходи, принеси. Я сыновьям покажу.

– Да они и так его видели много раз.

– Васка, - отец строго взглядывал на жену, - иди, принеси.

Он редко называл её по имени на людях - только если не слушалась, поэтому мать, услышав своё имя, со вздохом выходила из-за стола, неспешно поднималась в свои покои и приносила отцову награду, завёрнутую в белый шёлковый платок.

Перстень был из золота, маленький. Вместо камня - пластинка, покрытая замысловатым узором, который очень красиво переливался при свете свечи. Кольцо свободно налезало отцу лишь на мизинец и с некоторым трудом - на безымянный палец. Матери оно подходило гораздо больше, что давало основания полагать - кольцо женское. Именно поэтому хранительница не любила его - ревновала мужа, хоть и не знала, к кому.

– Перстенёк женский, - говорила она, а затем с ехидством добавляла.
– Наверное, германская красотка сняла со своего пальчика, чтобы почтить славного витязя.

– Ну, пожертвовала из своей шкатулки как приз для состязания. Что в этом такого?
– возражал отец.

Влад за многие разы, что видел кольцо, успел перемерить его на все свои пальцы правой и левой руки. "Когда-нибудь оно и мне будет маловато", - думал он, отдавая драгоценность родителю, а тот заворачивал перстень в платок и в свою очередь отдавал жене:

– На, убери обратно.

Та, желая ещё как-нибудь проявить своё недовольство, разворачивала ткань, снова сворачивала, поаккуратнее, связывала уголки, осматривала кулёк со всех сторон... Муж терпеливо ждал, пока всё это закончится, а затем говорил:

– Пойдём. Я хочу посмотреть, куда ты его положишь.

Родители вместе уходили наверх и к столу уже больше не возвращались. Нянька, понимавшая то, чего не понимали дети, наклонялась к Владу:

– Ну что? Совсем уснул?

– Я не уснул. Я хочу ещё посидеть. Сейчас отец вернётся.