У памятника Екатерине Второй, оторванный кусок бронзы которого Вася год назад отыскал у горячего почитателя садика и возвратил реставраторам, слонялись самые разные мужчины. Не все выглядели бухгалтерами с коротко подстриженными усиками и в круглых очёчках, были и хмурые металлисты. Когда Вася приблизился, граждане стали перешёптываться и торопливо расходиться.

— Что это они? — заинтересовалась Виолетта.

— Тебя испугались.

— А говорил — врать не будешь.

— Меня испугались, — тут же ответил Вася.

— Воришки?

— Они по другой теме. А ты не знаешь, кто здесь гуляет?

Маргарита покрепче взяла его под руку и теснее прижалась к нему.

— Думала, продают что-нибудь. Марки там… — оглядела разбежавшихся порядком завсегдатаев. — Я здесь часто хожу, но меня они не боятся.

— Девушки их не интересуют… — начал было Вася, но Виолетта сразу всё поняла.

— А я думала, они в театральном училище все такие.

— В театральном — театральные, а здесь представители других профессий. Надо же им где-то встречаться.

— Если бы не ты, так и не узнала бы никогда.

«Объяснить некому? — задумался Вася. — У тебя парень-то из института есть?»

— А… — решился спросить он.

— Да ну их, они все какие-то малохольные, вроде этих, — высоко своих однокурсников королева Марго не ценила.

— Тебя бы к нам в бригаду, — чистосердечно признался Вася. — Всех жиганов расколола бы.

Виолетта звонко рассмеялась, высоко запрокинув голову. Вася поразился, какая она красивая, и понял, что пропал.

На тёмной лестнице долго целовались. Расставаться не хотелось.

— Зайдёшь? — спросила Виолетта. — У нас сегодня Настасья хозяйничает.

— Кто?

— Домработница.

— Да ну, неудобно.

— Давай завтра пораньше встретимся. Я две пары прогуляю. Папы долго не будет.

«Да здравствует обход артелей!» — с ликованием подумал Вася.

20. Сменщик

Первые три дня было страшно. Через пару недель, потолкавшись на катране, Зелёный успокоился. Дошли слухи, что в лесу убили Тихомирова и других инженеров. Кто? За что? Чёрт знает. Про кладовщика со старухой вовсе не было слышно. Они мелькнули и сгинули, будто не жили вовсе.

— Лягавые не пронюхали, — постановил Лабуткин, когда друг поделился с ним последними сведениями. — Если по горячим следам на нас не вышли, значит, и не найдут.

Он и сам перестал бояться всякого шороха во дворе. Лабуткин исправно ходил на работу, не прогуливая и не опаздывая. А после разговора с Зелёным достал из сарая ботинки Костромского, начистил их гуталином и отправился на Охтинский химический комбинат. Он больше не находил на дороге монеток.

Сменщик Лабуткина был лет на пять постарше, такой же легкотрудник. На правой руке у него четыре пальца были заровнены пеньками возле ладони — до теплотрассы работал в металлическом цеху на гильотине. Звали сменщика Портнов.

Это был отчаявшийся малый, плюнувший на себя и опускающийся. Но сегодня Лабуткин застал его небритым, нечёсаным и мятым, будто не уходил никуда, спал и пил на работе.

Нелюдимый обычно, Портнов задержался посидеть. На химическом комбинате ему нравилось больше.

В кондейке было уютно. Тускло светила сороковаттная лампочка. Слоями плавал голубой табачный дым. На старом канцелярском столе лежали журналы учёта и огрызки карандашей, стояла побуревшая от чая железная кружка и банка для окурков. Табурет и топчан у стены дополняли котельный интерьер. В углу возле розетки притаилась самодельная электроплитка — в бетонном полу выдолблены извивы, в них уложена нихромовая спираль. Чего-чего, а тепла и тока в котельной Химкомбината имелось в достатке. Не было только тараканов. Жрать им тут было нечего.

На стене висела коробка пожарной тревоги. Напротив белый шкафчик с красным крестом. В нём хранился бинт, жгут и банка йода, а изнутри на дверке — зеркальце! В дальнем углу стояла швабра и ведро с тряпкой.

Портнов сидел на топчане, свесив голову. Курил, стряхивал пепел и плевал на пол.

— Останешься ночевать? — спросил Лабуткин.

— Посижу, — не сразу ответил Портнов. — Не буду тебе мешать.

Когда Лабуткин вернулся с обхода, он всё сидел, только теперь между ног стояла банка, в которой белел засыпанный пеплом комок папиросной пачки.

— Куревом не богат? — угрюмо спросил Портнов.

— Угощайся.

На работу Лабуткин предусмотрительно брал папиросы «Братишка», чтобы не сверкать достатком. Дома они с Машей курили только самого высшего сорта — «Казбек» и «Сафо».

Сменщик ухватил пачку искалеченной правой рукой, прижав большим пальцем к ладони. Ногтями левой выцарапал мундштук.

Лабуткин ему позавидовал.

Чиркнул зажигалкой, протянул. Закурил сам. Опустился на табуретку. Сидели, дымили.

В компании такого же как он легкотрудника, в тёплом смраде комнатки обходчиков Лабуткин чувствовал себя в шубу облачённым. Здесь, под землёй, возникала иллюзия защищённости от невзгод, которые остались на поверхности, во внешнем мире. И хотя они никуда не девались, а поджидали там — пока не вылезешь к ним, не накинутся.