– Если так, я тебя не держу, – говорит Варя. – Можешь убираться к ней. Имущество как-нибудь разделим. Сеня со мной, конечно, останется. Я разрешу вам с ним встречаться по воскресеньям.

– Варя, Варя! – морщится он. – Да перестань! Ничего я по отношению к ней не чувствую!

– Не чувствуешь?! А какого ж рожна ты в постель к ней лезешь?

– Да не было между нами ничего, поверь!

– Да? А эти эсэмэски любовные? А эти возвращения под утро с чужими запахами? И это ты называешь «не было»?

От темы разговора и от того, что их ругань слышит Сенечка, Данилов начинает злится. Поднимается градус обсуждения (а вместе с ним и кровяное давление, и пульс), он начинает сильнее прижимать педаль газа, и вот авто летит по извилистой дороге все быстрее и быстрее: сто десять километров, сто двадцать, сто тридцать.

– Хватит вам, родители! – ломким голосом увещевает сзади Сеня.

– И впрямь, Варя! Давай потом доспорим, если ты так хочешь, и без сына.

– Ага, ты сына застеснялся! – возражает жена – в действительности никогда она не бывала столь сварливой за все время их связи. Неужели Варя такой может быть? Или это он ее довел? – Нет, пусть парень слышит. Пусть знает, как его любимый папочка себя ведет! И каким мужчине быть не подобает!

– Сеня, Варя! Да не было ничего! Все это твои, Варвара, болезненные фантазии!

– Да-да, «болезненные»! Давай меня в сумасшедшую запиши. Это у тебя заболевание, приапизм называется, или седина в бороду, бес в ребро: ни одной юбки не пропускаешь, особенно если она – на молоденьких крепких бедрах.

Данилов злится все сильнее, притом (он ощущает это во сне) его зрение становится как бы туннельным: оно сужается, потому что по краям обзора – красноватая пелена, и только в середине стелется, извивается шоссе. Но вместо того чтобы сбавить ход и остановиться, образумиться, отдохнуть, он нажимает на акселератор все сильнее. Так что даже Сеня, любящий быструю езду, сзади замечает:

– Папа, сбавь ход!

И ровно в этот момент периферическим зрением, в багровой пелене, Алексей замечает какой-то объект, вдруг бросающийся поперек его движению со второстепенной дороги: кажется, это машина, выкатывающаяся на основную трассу. Но вместо того чтобы затормозить – а места для этого, кажется, хватало, – Данилов, уходя от столкновения, резко дергает руль влево. Его авто выскакивает со своей полосы движения, пролетает встречную. А потом – удар. Обочина, кювет, и машина летит, кувыркаясь, через голову.

Алексей на секунду теряет сознание.

Бешеное вращение прекращается через пару секунд. Данилов приходит в себя. Авто лежит на крыше. Сработали все возможные подушки безопасности. Кругом осколки от разбитых окон.

– Варя! Сеня! – орет он. Ему никто не отвечает.

Алексей смотрит направо. В ремнях висит безжизненное Варино тело. Он отстегивает свой ремень безопасности. Падает вниз, на лежащую на земле крышу.

Пытается выбраться из авто. Дверь заклинило.

Цепляясь о погнутое железо, он выползает через разбитое окно наружу. Машина беспомощно лежит колесами кверху. Из-под капота растекаются жидкости и поднимается парок.

Данилов встает. Кажется, он ничего не повредил, руки, ноги, шея, голова – в норме. Только сильно болят ребра от ремня безопасности. Алексей бросается к Варе. Она на своем сиденье недвижима. Лицо ее залито кровью. Но при этом она дышит. Он дотрагивается до ее шеи, чувствует ровный пульс: слава богу!

Алексей кидается назад, к сыну. А вот там все плохо. Тело мальчика неподвижно и выглядит безжизненным. Оно беспомощно висит на ремне.

– Сеня, Сеня! – тянет к нему руки отец. Но нет никакого отклика.

Неимоверным усилием он отстегивает ремень безопасности и через разбитое окно пытается вытянуть мальчика наружу. Тот не проявляет признаков жизни. Руки и ноги его болтаются, как у тряпичной куклы.

Данилов вытаскивает его из машины. Теперь тело сына лежит на очень зеленой траве.

Выбегают какие-то люди из остановившейся на шоссе машины – возможно, из той, что выскочила им наперерез. Слышатся возгласы:

– Нужен врач…

– Звоните в скорую…

Некогда Данилов, как человек, постоянно работающий с людьми, брал уроки по оказанию первой помощи. Он не забыл основных принципов, и, пока кто-то названивает в скорую, Данилов пытается делать ребенку искусственное дыхание – но губы того безжизненны и холодны.

И тогда он отрывается от них и, стоя на коленях и воздевая руки к небу, отчаянно орет…

– Лешенька, Леша! – Он просыпается от того, что его трясет за плечо Варя. За окнами совсем светло, но еще длится ночь. Подушка вся мокрая от пота. – Ты кричал во сне.

– Сон, слава богу… – бормочет он. – Ох, какой ужасный…

– Опять? – участливо склоняется над ним Варя.

– Да, ты себе не представляешь какой.

Он встает и идет на кухню выпить воды и утихомирить разыгравшееся сердцебиение.