На следующий день после высадки Хау Вашингтон, ничего не зная о положении своей группировки на Лонг-Айленде, послал туда еще шесть полков и выпустил приказ, содержавший настоятельную просьбу своим солдатам «вести себя как подобает мужчинам». Хотя очередная «проповедь» Вашингтона сводилась к защите «дела» («Приближается час, когда от чести и успеха нашей армии будет зависеть безопасность нашей истекающей кровью отчизны»), там содержались угрозы, ссылки на недавнюю историю и инструкции, как вести себя под огнем врага. «Офицеры и солдаты, помните, что вы являетесь свободными людьми, сражающимися за ценности свободы! Рабство уготовано вам и вашим потомкам, если вы не будете вести себя, как положено мужчинам! Вспомните, как жестокие захватчики ни в грош не ставили вашу храбрость и ваш дух, проявившиеся под Бостоном, Чарлстауном [отсылка к Банкер-Хиллу. — Примеч. авт.] и в других сражениях! Помните, что вы — храбрые люди, сражающиеся за свою собственную страну ради достойнейшего из всех возможных дел против презренных наемников» [609] .

«Презренными наемниками», безусловно, считались гессенцы. Вашингтон постарался донести до своих солдат, как нужно поступать с ними и с их английскими хозяевами: «Будьте хладнокровными и решительными, не стреляйте издалека, ждите приказа своих офицеров». Вашингтон настолько сомневался в боевом духе своих солдат, что приказал немедленно расстреливать «симулянтов», тех, кто «сложит оружие» или «побежит с поля боя без приказа». Он надеялся, что в его «армии не наймется таких негодяев, наоборот, каждый солдат будет стремиться победить или умереть, предоставив решать это небесам, но каждый будет вести себя храбро и решительно. Тот, кто проявит себя с особенной доблестью и будет добросовестно исполнять все приказы, может рассчитывать на поощрения и награды. Если армия будет вести себя, как все наши храбрые соотечественники в других частях Америки (а я не сомневаюсь, что так и будет!), то одержит славную победу, спасет свою страну и покроет себя неувядаемой славой» [610] .

Упоминание о Чарлстауне или Банкер-Хилле было мудрым шагом, так как вызывало в памяти вид «красных мундиров», сперва превратившихся в окровавленное месиво, а затем позорно бежавших на кораблях из гавани. Вашингтон никогда не упускал случая призвать к доблести во время битвы, а также к ее неизменному спутнику — «неувядаемой славе»; он всегда напоминал об этом своим войскам, хотя, несомненно, надежды его не были слишком велики [611] .

Хау, скорее всего, не говорил со своими войсками в таком ключе, более того, он не был уверен, что отстаивает какое-то великое дело. Иногда он хвалил своих солдат перед строем, а затем приказывал им примкнуть штыки и готовиться к схватке — сугубо профессиональная рекомендация. Сейчас же на Лонг-Айленде он делал то, что так часто у него хорошо получалось — то есть ничего не делал до 25 августа [612] .

Лишь во второй половине дня 26 августа Хау решился наступать. Драгуны и легкие пехотинцы Клинтона шли в авангарде, Корнуоллис с гренадерами и двумя пехотными полками в сопровождении артиллерии находился в резерве, сам же Хау вместе с Перси двигался с основными силами. Армия направилась проселочными дорогами к проходу Джамейка. В три часа утра Клинтон достиг прохода, взял в плен пять ошарашенных американцев, и «красные мундиры» хлынули через проход. К рассвету англичане вышли на дорогу Бедфорд-роуд, шедшую на запад, в тыл позициям американцев на гряде Гуан. Они маршировали сосредоточенно и тихо, пилили, а не рубили деревья, когда требовалось расширить дорогу для прохода обоза и артиллерии, и старались не обнаруживать себя, пока американцы не окажутся в ловушке [613] .

Волноваться им было не о чем: примерно в то же время, когда Клинтон подошел к проходу Джамейка, генерал Джеймс Грант совершил набег на правый фланг американцев, находившийся в районе Гованус-роуд. Вялая перестрелка началась в районе трех часов утра, и Уильям Александр Стерлинг (которого в армии прозвали Лорд), командовавший силами американцев на этом участке, начал готовиться к большой атаке. В центре фронта гессенские канониры Хайстера принялись обстреливать Флэтбуш, чтобы удержать Салливана и его части там и у Бедфорда на месте. Все сложилось для англичан как нельзя лучше: к 9 утра Хау и его силы достигли Бедфорд-Виллидж и обнаружили свое присутствие залповым огнем. Это послужило сигналом для егерей Хайстера, прорвавшихся через проход Бедфорд и захвативших мост. Сторожевые посты Салливана сдались почти сразу, и уже через час его солдаты были обойдены с флангов.

Отряды Стерлинга на правом фланге — необученный мэрилендский полк Уильяма Смолвуда и делавэрский полковника Джона Хаслета — сражались упорно. Это было их боевым крещением, они ничего не знали об особенностях рельефа Лонг-Айленда, так как прибыли всего день назад, но они стояли насмерть в течение двух часов. Вскоре к ним присоединились пенсильванцы и янки из Коннектикута. Стерлинг не выстраивал их за деревьями и камнями, а развернул на открытом участке, заставив сражаться на европейский манер. Около 11 часов утра они попали в почти полное окружение, после чего Стерлинг отвел большую часть войск через Гованус-Крик и «непроходимые» болота к Бруклину. Для прикрытия он оставил лишь часть мэрилендцев Смолвуда и возглавил их лично. Корнуоллис находился у него в тылу и с левого фланга, но Стерлинг повел 250 мэрилендцев в наступление, шесть раз атаковав гренадеров Корнуоллиса, пока его отряд не был сметен огнем превосходящих сил англичан. К полудню 27 августа все было кончено. Хау отбил холмы Гуан и оттеснил потрепанные войска Вашингтона к Бруклин-Виллидж.

Хау не воспользовался плодами своего успеха, несмотря на энтузиазм солдат, почти не понесших ущерба и почувствовавших вкус победы. Во второй половине дня Вашингтон пытался привести в порядок свою разбитую армию. На следующий день, 28 августа, по-прежнему преисполненный решимости удерживать Бруклин-Хайте, он переправил три полка с Манхэттена на Бруклин. Этим же вечером Хау начал сооружать траншеи и брустверы близ вражеских позиций. Это было обычной тактикой ведения осадной войны, хотя англичанам противостоял не хорошо укрепленный противник, а павшие духом разрозненные отряды, кое-как вырывшие траншеи и которым отчаянно недоставало палаток, пищи и других припасов. В этот же день задул норд-ост с дождем, промочившим до нитки обе армии и сделавшим американцев особенно уязвимыми для штыковой атаки, которую любили британские гренадеры и легкие пехотинцы [614] .

Уже 29 августа Вашингтон понял, сам или с помощью своего военного совета, безнадежность защиты своих позиций. Необходимо было эвакуировать Лонг-Айленд, пока не уляжется ветер и адмирал Хау не введет свои фрегаты в Ист-Ривер, после чего капкан для американцев захлопнется. Под покровом ночи на 30 августа два массачусетских полка, солдаты которых были привычны к плаванию на малых судах, перевозили армию через реку в Нью-Йорк. Всего было переправлено 9500 человек и большинство орудий (несколько самых тяжелых, по сообщению Вашингтона, увязли в грязи по самые ступицы), а также провиант, оборудование и лошади. Происходящее осталось незамеченным врагом. Эвакуация была проведена блестяще, за что Вашингтон заслуживает похвалы не в меньшей степени, чем критики за катастрофу 27 августа [615] .