В прочих местах последствия Акта о гербовом сборе в провинциальной политике ощущались не столь явно (например, в Нью-Джерси, Мэриленде и Каролинах) или оказались отсроченными, как в Нью-Йорке, где в 1766 году выборов не проводилось. В Род-Айленде, столь свирепо сопротивлявшемся Акту о гербовом сборе, не было значительной роялистской фракции (или кого-то со сходными интересами) после отступления Томаса Моффата и Мартина Говарда с их соратниками. Группа тори в любом случае не играла сколь бы то ни было значимой роли, и ее члены не занимали важных постов, с которых их следовало бы сместить [254] .

Случай Пенсильвании представляется самым странным. Ни один из двух ее старых лагерей (партии квакеров и собственников) не выступал активно против Акта о гербовом сборе. Квакеры, возглавляемые Бенджамином Франклином и ждавшие, когда наконец власть перейдет от ненавистных землевладельцев к королевскому правительству, предпочитали не выражать своего недовольства, ведь король вряд ли отозвал бы хартию, если бы они возглавили бунт против министерской политики. Поэтому они хранили молчание, как и партия собственников, которые тоже надеялись, что их верность убедит короля не лишать их положенных по хартии прав [255] .

К середине 1766 года из фрагментов этих двух групп возникло нечто вроде свежего политического альянса — пресвитерианская партия, особенно опасавшаяся появления в стране англиканского епископа. Эти опасения породил Акт о верховенстве, поскольку из него вроде бы следовало, что колонии не могут претендовать на защиту от епископальной системы. Эта партия представляла собой коалицию (в 1766 году еще не сложившуюся окончательно) пресвитерианцев, квакеров, немцев и шотландо-ирландцев. Основной же контингент партии — мастеровые из Филадельфии и фермеры с запада — присоединились к ней лишь через пару лет.

В общем и целом Акт о гербовом сборе хотя бы временно объединил несколько колониальных групп различного толка, хотя и не исцелил колониальную политику от фракционности. К концу весны 1766 года акт стал делом прошлого, однако вызванные им подозрения о целях Британии в Америки сохранялись и усиливались неудовлетворенными претензиями. Накладывались ограничения на колониальную торговлю, в частности, пошлина на патоку, которая хотя и сократилась до одного пенни с галлона, взималась на всю патоку, импортируемую в колонии, даже ввозимую из британской Вест-Индии. Также в середине 1760-х годов существовали и валютные ограничения, которые, похоже, сильнее прочих мешали нью-йоркским купцам. Как бы то ни было, ньюйоркцы жаловались громче всех. Кабинет министров требовал компенсаций жертвам бунтов против Акта о гербовом сборе, что, конечно же, послужило поводом для разногласий между губернаторами и легислатурами [256] .

В Массачусетсе Бернард в свойственной ему бестактной манере велел палате вотировать это решение как акт справедливости еще до получения официального обращения Короны. Члены палаты поинтересовались, кто имеет полномочия требовать от людей выплаты денег, и затем вежливо предположили, что компенсация стала бы актом благотворительности, а не справедливости. Вскоре после этих дебатов жители других городов начали спрашивать, с какой стати они вообще должны платить, если бунты происходили в Бостоне. Столкнувшись с нерадостной перспективой самому платить по всем счетам Бостон резко передумал и согласился с тем, что колония должна компенсировать потери пострадавших от бунтов. Бостонские лидеры как-то убедили палату в том, что это не только местный вопрос и свой вклад должны внести все города. Палата согласилась на выплату и заодно помиловала участников бунта. В декабре 1766 года статут, предусматривающий компенсацию и помилование, был принят и отправлен губернатору Бернарду. Помилование не входило в полномочия законодательного органа, которое традиционно являлось прерогативой исполнительной власти, и Бернард знал об этом. Законодатели поймали его в ловушку: Томас Хатчинсон и другие жертвы были его друзьями и рассчитывали получить деньги. Бернарду пришлось одобрить статут [257] .

В Нью-Йорке тоже был поднят вопрос о компенсациях. Там законодатели согласились возместить майору Джеймсу — командующему фортом — ущерб, причиненный его собственности, а также выплатить компенсацию владельцу дома, в котором жил Джеймс, сильно пострадавшего во время бунта. Но лейтенант-губернатор Колден остался без компенсации. Как холодно заметили члены палаты, Колден пострадал заслуженно из-за своего «недобросовестного поведения» [258] .

У Колдена нашелся и товарищ по несчастью. Генерал Гейдж, командовавший британскими войсками в Америке, также получил в 1766 году отказ от нью-йоркских законодателей. Они не захотели придерживаться условий Квартирьерского акта (вступившего в силу в 1765 году), по которому колониям следовало расквартировывать войска в населенных районах в казармах, тавернах или пустующих зданиях, но не в частных домах. Данный акт также предписывал колониям снабжать военных дровами, свечами и сидром либо пивом. В момент принятия этого закона армия в основном находилась на западе, но вскоре значительная ее часть передислоцировалась на восток (отчасти на случай обострения ситуации из-за гербовых сборов). Большинство частей было направлено в Нью-Йорк, многие из них — в долину Гудзон, особенно в Олбани и его окрестности, где весной 1766 года крупные землевладельцы просили об использовании солдат для подавления крупного восстания фермеров-арендаторов. К чести генерала Гейджа следует упомянуть, что он не одобрял применение армии для таких целей, но в итоге все же пошел на это. Тем более понятно его удивление, когда легислатура (в которой было немало землевладельцев) продолжала отклонять его просьбу выполнить положения Квартирьерского акта. То, что последовало за этим, напоминало фарс: генерал и новый губернатор сэр Генри Мур ссылались на Квартирьерский акт (губернатор в какой-то момент отправил им полный его текст), а законодатели отказывались признавать как нужды армии, так и существование документа [259] .

Однако этот вопрос был нешуточным. В глазах законодателей Квартирьерский акт являлся очередной попыткой парламента обложить колонии налогом. На карту вновь были поставлены принципы и собственность, и законодатели решительно не желали уступать ни в том, ни в другом. В начале лета они выделили некоторую помощь (3200 фунтов из неиспользованных в прошлом сумм) на обустройство казарм в Олбани и городе Нью-Йорке, но отказались поставлять напитки, соль и уксус, как того требовал Квартирьерский акт. Более того, законодатели не желали признавать, что оказание этой ограниченной помощи являлось выполнением условий статута. Выделенные средства могли быть ассигнованы еще в 1762 году, что позволяло законодателям делать вид, будто бы они игнорируют упомянутый акт [260] .

Летом 1766 года, когда король отправил в отставку лорда Рокингема, Англия еще не знала об этих событиях. Администрация Рокингема, никогда не отличавшаяся большой поддержкой в парламенте, начала разваливаться весной, когда купцам, торговавшим с Северной Америкой, и купцам из Вест-Индии оказалось не по пути. Эти группы, сыгравшие столь важную роль в отмене Акта о гербовом сборе, рассорились друг с другом из-за предложений об устройстве в Вест-Индии свободного порта, и вест-индские плантаторы отвернулись от Рокингема, когда он поддержал эти предложения. Будучи слабым в парламенте, этот кабинет не мог также похвастать единством в собственных рядах. Герцог Графтон, разочарованный тем, что Питт не вошел в правительство, весной ушел в отставку; в начале июля лорд Нортингтон обратился к королю с просьбой освободить его от должности хранителя Большой государственной печати. Рокингем отчаянно нуждался в поддержке Питта, но тот всякий раз отказывал. Кабинет, возможно, просуществовал бы чуть дольше, если бы отдал больше постов друзьям Бьюта, но эта цена казалась слишком высокой. Король отнюдь не восхищался Рокингемом, но боялся менять его на Гренвиля. В мае король узнал, что Питт готов сформировать правительство, и в конце июля, когда представилась возможность, уволил Рокингема и пригласил на его место Питта [261] .