Сосед Лилли, Эбенезер Ричардсон, отвлек толпу, пытаясь сорвать плакат. Ричардсон предоставлял таможне информацию о бостонских купцах и получил за это прозвище «рыцарь почты», которым часто называли осведомителей. Теперь же он повел себя отважно либо безрассудно; толпа последовала за ним к его дому, в его адрес посыпались оскорбления, вплоть до такого: «Выходи, чертов сукин сын, я вырву тебе сердце и печень». Ричардсон не вышел, но когда начали бить стекла в окнах его дома, он выстрелил по толпе из ружья, заряженного крупной дробью, убил одиннадцатилетнего мальчика — Кристофера Сейдера — и ранил еще одного. Толпа накинулась на него, и лишь вмешательство Уильяма Молино — известного «сына свободы» — спасло ему жизнь. В том же году Ричардсон был признан виновным в убийстве, но после повторного рассмотрения дела король помиловал его [375] .

Кристофер Сейдер очень пригодился группе Адамса. На его похоронах не просто оплакивали гибель ребенка — их сделали актом неповиновения британской политике. В похоронной процессии участвовало множество людей (возможно, несколько тысяч), включая, как писал Джон Адамс, «огромное количество мальчиков», шагавших перед гробом, а также следовавших за ним женщин и мужчин. Размер этой толпы свидетельствовал не просто об ужасе, вызванном смертью мальчика; он показывал, насколько отвратительны были народу принимавшиеся Британией меры [376] .

Это настроение нашло несколько форм выражения за последующие две недели и способствовало нарастанию насилия. В протестах против законов Тауншенда и движении за подписание анти-импортных соглашений город не забыл, что он оккупирован полками регулярной армии. Он и не мог об этом забыть, учитывая столкновения солдат с гражданскими, ежедневно происходившие у него на глазах.

На следующей неделе после похорон Сейдера столкновения участились. Хотя никто не планировал и не организовывал эти стычки, они не были случайными. У жителей Бостона имелось много причин для неприязни к солдатам, главной из которых оставался тот факт, что они оккупировали город, и из-за этих мрачных настроений, вызванных длительной оккупацией. И такими событиями, как гибель Сейдера, горожане, наверное, охотнее, чем обычно, выражали свои чувства.

Пожалуй, самыми недовольными среди жителей Бостона были полуквалифицированные рабочие и чернорабочие. Среди них имелись и буяны — молодые люди с большим запасом животной энергии, которые часто нарывались на драки и любили по вечерам выпить рому в таверне. Они не любили солдат и не скрывали этого, тем более что в Бостоне солдаты порой отнимали у них работу, пользуясь армейскими правилами, которые разрешали им это в свободное от службы время. Самым неприятным обстоятельством при этом было то, что солдаты соглашались работать меньше, чем за общепринятую плату (иногда на 20% ниже того, что обычно платили гражданским), так что у рабочих хватало причин, чтобы ненавидеть британскую армию.

В дни после похорон Сейдера эти молодые люди, привыкшие пользоваться своими кулаками, ждали подходящей возможности с особенным нетерпением. Второго марта им представился такой шанс, когда освободившийся со службы солдат зашел на канатный двор Джона Грея в поисках работы. Канатный мастер спросил его, хочет ли он заработать, солдат ответил утвердительно, и тогда канатный мастер предложил ему «почистить нужник». Солдат ударил мастера, был побит и ушел, однако вскоре вернулся с друзьями, и началась большая драка. На следующий день произошло еще несколько потасовок, в отдельных случаях не обошлось без дубин и ножей, в драки вовлекалось все больше людей. Четвертое марта пришлось на воскресенье, которое выдалось относительно спокойным, а в понедельник обе стороны обсуждали слухи о готовящихся новых столкновениях [377] .

То, что случилось той ночью, вряд ли было результатом заговора или плана какой-либо из сторон, скорее просто следствием глубокой неприязни и неудачного стечения обстоятельств. Ненависть заставила выйти на улицы лихих гражданских и солдат, которые явно искали друг друга [378] .

Небольшая стычка у здания таможни на Кинг-стрит примерно в восемь вечера помогла сплотить горожан, причем далеко не только тех, у которых чесались кулаки. Начало печальным событиям положил подмастерье Эдвард Герриш, оскорбивший офицера, которого он встретил на Кинг-стрит. Среди офицеров 29-го полка джентльменов нет — вот что прокричал ему Герриш. Рядовой Хью Уайт — часовой, стоявший на посту рядом с таможней, — услышал Герриша и ударил его в ухо за дерзость. В тот момент на углу, Кинг-стрит и Роял-Эксчейндж-лейн стояли еще несколько освободившихся со службы солдат, и по крайней мере один из них тоже ударил Герриша [379] .

Хотя в 1770 году на улицах Бостона еще не было фонарей, луна и блики от снега и льда достаточно хорошо освещали их, чтобы солдаты и гражданские могли рассмотреть друг друга. Почти все находившиеся не при исполнении солдаты покинули это место, возможно, из-за сильного численного превосходства собравшейся вокруг рядового Уайта толпы, а может быть, потому, что они решили поучаствовать в других драках на соседних улицах. Вести о том, что случилось с Герришем (разумеется, щедро приукрашенные) быстро распространились, и уже через несколько минут туда сбежалось двадцать или больше мужчин и мальчишек. Они, не теряя времени, высказали Уайту все, что о нем думали: «Проклятый негодяй, подлый сукин сын, красномундирник!» [380] Уайт не стал молчать и пригрозил им штыком, если они не отстанут. В ответ на это в его адрес полетели новые оскорбления, а вместе с ними — снежки и куски льда. Уайт отошел к двери таможни и прижался к ней спиной, пытаясь удержать на расстоянии растущую толпу.

Выше по улице, у главного караула, откуда был виден пост Уайта, стоял капитан Томас Престон, который в ту ночь был главным, и с напряжением наблюдал за происходящим. Сорокалетний ирландец Престон был опытным офицером, но опыт как таковой не может подготовить человека к тому, чтобы выступить против разгневанной толпы. Престон смотрел и ждал, видимо, надеясь, что толпа разойдется сама. Но вместо этого она только росла, отчасти за счет добропорядочных граждан, бросившихся на улицы, чтобы тушить пожар. Дело в том, что кто-то (определенно недобропорядочный) то ли кричал «пожар», то ли сообщил близлежащим церквям о том, что на Кинг-стрит полыхает огонь. Так или иначе колокола начали звонить, созывая на помощь. Некоторые из тех, кто присоединился к толпе, несли мешки, чтобы забрать вещи жертв пожара, другие — ведра, чтобы его тушить. Были и те, кто вооружились дубинками, саблями и даже битами для игры в чижи, популярной тогда в Англии и Америке [381] .