— В такую погоду не грех прогуляться до площади Журдан. Например, в пивную «Эспри». Думаю, там можно даже на воздухе посидеть.

— Хорошая мысль! Мне позвонить и заказать столик?

— Да, пожалуйста, а я пока сбегаю за курткой!

По улице Иосифа II катили трактора.

— Что это — демонстрация крестьян?

— Что?

Мартин крикнул:

— Демонстрация крестьян?

Богумил пожал плечами.

Длинная колонна тракторов. Некоторые с прицепами, где стояли люди и что-то кричали, но крики тонули в реве моторов, воплях клаксонов и свистков.

Боковые улицы были перекрыты полицейскими машинами.

Мартин и Богумил шли в сторону площади Шуман, разговаривать было невозможно. Они видели, что по улице Архимед и проспекту Де-Кортенберг тоже громыхают трактора, трактора с грузом навоза, а меж ними идут кучки людей с вилами и косами. Зрелище грозное и как бы выпавшее из времени, ярость в фольклорных костюмах. На круговой развязке площади Шуман, между зданиями Комиссии и Совета ЕС и далеко по улице Луа стояли трактора, крестьяне сгружали навоз, разворачивали транспаранты, воняло мазутом, черные тучи выхлопных газов парили в лучах солнца, на одном из грузовых прицепов стояла молодая женщина с обнаженной грудью и размахивала триколором, Мартин приостановился, глядя на все это, полицейские делали ему знаки идти дальше, continue s’il vous plait, doorlopen alstublieft [124] , направляли прохожих в проемы между ограждениями; они выбрались на улицу Фруассар, где было поспокойнее, но, пока шли к площади Журдан, оба все равно молчали.

В пивной — точнее, перед пивной, ведь там действительно можно было посидеть на воздухе — Мартин и Богумил закурили, глянули в меню, заказали блюдо дня, waterzooi de la mer [125] , по бокалу белого вина и воду; Богумил выпустил в воздух завиток дыма и сказал:

— Прямо как в отпуске, правда? Я уже боюсь возвращения домой.

— Возвращения домой? Ты о чем?

— В пятницу мне надо домой в Прагу. У сестры в субботу свадьба.

Официантка принесла вино, Богумил пригубил бокал, сказал:

— И это кошмар. Она выходит за Кветослава Ганку… Тебе это имя ничего не говорит, но в Праге он хорошо известен, более того, у него дурная слава. Он, не знаю, как будет по-английски, у нас таких называют kfikloun. Ну да, хулиган. Весьма радикальный депутат от Усвита, от партии националистов, и конечно же радикальный противник ЕС. Ситуация совершенно безумная, верно? Я работаю в Еврокомиссии, а мой зять работает нал уничтожением ЕС.

— Ты серьезно? Только не говори теперь, что ты свидетель на свадьбе.

— Нет, разумеется, нет. Для этого сестре хватает чуткости. Пока что. Ясно, что она даже не подумала спросить у меня. Я ее отругал, когда она рассказала мне про свою любовь. А узнал обо всем по телевизору. Иногда смотрю в интернете чешские новости. Вот и увидел его в информации о каком-то благотворительном мероприятии. Благотворительность! Эти убийцы организуют благотворительные мероприятия в пользу бедных преступников! В общем, я увидел господина депутата, и чей-то голос сказал: «В сопровождении очаровательной новой подруги» — и что я вижу? Свою сестру! Я сразу же ей позвонил и призвал к ответу. Она только сказала: «Мужчины!»

— Мужчины?

— Да, она имеет в виду, что политические разногласия — это мужской каприз. Женщины предназначены для любви, а мужчины — для идиотских драк.

— Твоя сестра?

В эту минуту принесли заказ. Богумил сунул ложку в тарелку и помешал, словно желая поднять гущу со дна, покачал головой, сказал:

— Можешь представить себе эту свадьбу? Свадебное торжество! Все пражские фашисты соберутся, а права на фотосъемку Кветослав продал «Блеску»…

— Кому?

— «Блеску». Это газета. В переводе: «Lightning», «Молния». Бульварный листок.

— Lightning? Очевидно, в противоположность Enlightenment, Просвещению.

Богумил состроил мученическую мину.

— Я бы не поехал, — сказал Мартин.

— Она моя сестра. А наша мать сказала, если я не приеду, она покончит с собой.

— Я бы не поехал, — повторил Мартин. Он удивился. Богумил ему нравился, и он думал, что знает его. Даже не предполагал, что у беззаботного коллеги, который секундой раньше весело щурился на солнце, есть такая серьезная проблема. Он-то думал…

Богумил что-то сказал, Мартин понял только: «Довоенные времена». Он правда сказал «довоенные времена»? Тут у Мартина зазвонил мобильник, он ответил:

— Перезвоню, я на совещании, — и спросил у Богумила: — Извини, что ты сказал?

Богумил ел бульон, потом вдруг отодвинул тарелку:

— Вообще-то мне это не по вкусу!

— Что?

— Я не историк, — сказал он, — но для меня это всегда была история, давняя история, понимаешь, каменный век, и эта глава каменного века называлась довоенным временем: радикальные политические противоречия в семьях, один идет к фашистам, другой — к коммунистам и так далее. Я невнимательно слушал в школе? Но ведь помню, рассказывали вот так: раньше, в мрачные времена, политическая ненависть разрушала семьи. Что же это за кошмар? Почему сейчас, сегодня, эти мрачные времена наступили в моей семье? Кстати, отец на свадьбу не приедет.