Уже через несколько дней после первой демонстрации своего изобретения Морзе информировал членов Конгресса в Вашингтоне о событиях на национальном съезде демократов в Балтиморе. Профессор испытал разочарование, когда его любимый кандидат, империалист Льюис Касс из Мичигана, пропустил президентскую номинацию, но вскоре был успокоен, сообщив, что она досталась другому экспансионисту, Джеймсу Ноксу Полку из Теннесси. Полк победил на последующих выборах и повел страну на войну с Мексикой. Завоевание этой большой республики небольшими вооруженными силами Соединенных Штатов, несмотря на огромные географические трудности и враждебное население, стало одним из самых удивительных военных достижений XIX века, а первые телеграфные линии помогли президенту США и общественности быть в курсе событий. Когда судьбоносный конфликт подошел к концу, Соединенные Штаты простирались от моря до моря, приобретя Техас, Калифорнию и все, что находилось между ними. Электрический телеграф помог объединить эту континентальную империю.

Текст демонстрационного послания Морзе был взят из Библии: «Скажут Иаков и Израиль: „Что сотворил Бог!“»(Числа 23:23). Заслуга применения этого стиха к данному случаю принадлежит Нэнси Гудрич Эллсворт, которая предложила его своей дочери Энни, а та, в свою очередь, передала его Морзе. (Профессор был влюблен в Энни.) Цитата оказалась идеальным выбором, отразив страстную христианскую веру изобретателя и его представление о себе как об инструменте провидения.

Как позже заметил Морзе, это послание «крестило американский телеграф именем его автора»: Бог. [1] Американская общественность оценила значение этого сообщения, поскольку библейская религия в то время пронизывала культуру как обычными, так и искренними чувствами. Обращение Морзе к Библии стало типичным примером того постоянного значения религии, которое уже давно характерно для американской истории.

Синтез науки и религии, предложенный Морсом, отражал господствующую позицию американцев того времени; лишь немногие эксцентрики считали, что между научной и религиозной истиной существует какой-либо конфликт. Откровение и разум, были уверены американцы, ведут к познанию Бога и Его творения. Религиозное пробуждение, расширение образования, интерес к науке и технический прогресс — все это шло рука об руку. Евангелисты приветствовали технический прогресс и массовое образование как помощь в распространении благой вести о Христе. Литература, как и образование и наука, была пропитана религиозными смыслами и мотивами. Писатели американского литературного ренессанса воспользовались улучшениями в коммуникационных технологиях, чтобы донести своё творчество и свои моральные ценности до более широкой и массовой аудитории, чем когда-либо прежде.

Сочетание протестантизма и Просвещения формировало американскую культуру и институты. Телеграф Морзе отвечал обоим этим направлениям американской идеологии, поскольку способствовал тому, что современники называли человеческим братством, а также мог рассматриваться как продвижение Царства Божьего. Многие американцы интерпретировали судьбу своей нации в религиозных терминах, как подготовку мира к тысячелетнему веку свободных институтов, мира и справедливости. Женский методистский журнал объяснял, какую роль в этом процессе сыграет электрический телеграф, демонстрируя одновременно оптимизм и самонадеянность, характерные для того времени:

Первое практическое применение изобретения Морзе — сообщение о съезде политической партии — не было случайностью. Формирование массовых политических партий, их организация на местном, государственном и национальном уровнях, использование правительственного патронажа для их сплочения, отстаивание ими конкурирующих политических программ и их способность привлекать внимание общественности — все это в совокупности придало этому периоду американской истории характерное, крайне политизированное качество. Возникновение массовых партий часто связывают с расширением избирательного права (права голоса), которое стало распространяться практически на всех взрослых белых мужчин. Однако ни одна из таких партий с массовой аудиторией не смогла бы появиться без революции в сфере коммуникаций. Многие газеты того времени были органами политической партии, существующими для распространения её точки зрения; влиятельные политики могли быть бывшими журналистами. [3] Газеты быстро задействовали телеграф в своём стремлении собирать и распространять информацию; газеты Нью-Йорка создали телеграфную службу Associated Press, «чтобы обеспечить передачу новостей с Юга, и особенно с места войны в Мексике, раньше всех обычных каналов». [4]

Наиболее распространенное название годов, о которых идет речь в этой книге, — «джексонианская Америка». Я избегаю этого термина, поскольку он предполагает, что джексонианство описывает американцев в целом, тогда как на самом деле Эндрю Джексон был противоречивой фигурой, а его политическое движение горько разделило американский народ. Ещё более серьёзные трудности возникают с привычным выражением «джексонианская демократия». В наш век ограничения демократии того периода бросаются в глаза: порабощение афроамериканцев, жестокое обращение с коренными американцами, лишение женщин и большинства небелых избирательного права и равенства перед законом. Джексоновское движение в политике, хотя и приняло название Демократической партии, так упорно боролось за рабство и господство белой расы и так решительно выступало против включения небелых и женщин в американское гражданское общество, что это делает термин «джексоновская демократия» ещё более неуместным для характеристики периода между 1815 и 1848 годами. Президентские кампании Эндрю Джексона также не представляли собой общенациональную борьбу за всеобщее избирательное право для белых мужчин. В большинстве штатов избирательное право белых мужчин развивалось естественно и без особых споров.

Последствия демократии белых мужчин, а не её достижения, определяли политическую жизнь этого периода. [5]

Ещё один термин, который иногда применяют к этому периоду — чаще историки, чем широкая публика, — «рыночная революция». Я также избегаю этого выражения. Те историки, которые его использовали, утверждали, что в эти годы произошли радикальные изменения: от фермерских семей, выращивающих продукты питания для собственного потребления, к их производству для удаленных рынков. Однако в последние годы накапливается все больше доказательств того, что рыночная экономика уже существовала в американских колониях XVIII века. [6] Конечно, в годы после окончания войны 1812 года рынки значительно расширились, но их расширение носило скорее характер непрерывной эволюции, чем внезапной революции. Более того, их расширение не происходило на фоне сопротивления какой-либо значительной группы людей, предпочитавших натуральное хозяйство участию в рыночных отношениях. Большинство американских семейных фермеров приветствовали возможность покупать и продавать на более крупных рынках. Их не нужно было принуждать к использованию возможностей, которые открывала рыночная экономика.