Часто стихи Гриши-Шиши оказывались пророческими, даже стало обычаем спрашивать у него о пропавших коровах и пропавших мужьях, но на этот раз ему мало кто верил. После похорон приезжать незачем: мебель они год назад увезли, а больше в квартире ничего нет.

Пока гроб опускали и зарывали могилу, мальчишки выловили в речке рака — был он огромен и тих. Гриша-Шиша свистнул — от удивления или еще от чего, только всем показалось, будто рак свистнул. Потом очнулись от наваждения и поспешили обратно — на поминки, в клуб.

Клубное радио было сломано необычно — никак не выключалось, поэтому все чувствовали себя неловко, когда оттуда сладострастно полилось:

— Как прекра-аа-аа-сен этот мир — посмотри-ии-ии…

Но в конце концов закончилась развлекательная программа, народ настроился на торжественный лад, как вдруг синоптики объявили, что по Ростовской области этой ночью ожидаются сильные заморозки. Все разбежались по домам, чтобы успеть убрать из садов и дворов вое то, что не должно замерзнуть. За столом остался один Витя Бондаренко — раздумывать о будущем счастье и вспоминать год, прошедший со дня приезда в это село. Тогда директор совхоза при свидетелях намекнул: если доходишь больного, квартира твоя. Но это легко сказать: «Доходишь!» Витя с такой яростью, словно назло кому-то, стал ухаживать за инженером, что даже рак легкого, и тот отступил. Правда, совсем ненадолго. Теперь квартира принадлежала семье Бондаренко, можно было ехать за женой и детьми, но почему-то это Витю не радовало. Хотя ведь площадь-то немалая: три комнаты, кухня, кладовка, сени, в общем, половина большого совхозного дома да еще участок с фруктовыми деревьями и даже двумя грецкими орехами. Орехи давно-давно посадил инженер, но поскольку расти им было не год и не два, плоды в этом году появились впервые.

Ночью действительно ударил мороз, а в среду выпал обильный снег, который все шел и шел, к четвергу превратился в дождь, лил целый день, в пятницу вся донская земля уже оттаяла, в ночь на субботу расцвели многолетние цветы.

Солнце с утра пульсировало, как заводное, в тени было плюс тридцать, и вообще день начинался странно: дети все как один с необыкновенной охотой убежали в школу, агрономша родила двойню, а в магазине выбросили тушенку. Кроме того, воздух на улице отдавал «Примой» или иной какой-то химической одурью, дикторы радио и телевидения запинались на самых простых словах да еще Гриша-Шиша купил в магазине сапоги. Он пришел, осмотрел ассортимент и приветствовал продавщиц следующими словами:

Продавщицы привычно возмутились, что на букве «б» он всегда медлил, словно колебался в выборе слова, а потом растерялись: тапочки-то у Гриши как новенькие. Он круглый год ходил в комнатных тапочках. На вопрос, зачем сапоги, Гриша отвечал, что могут ноги оттоптать, а больше ничего не пояснил.

В час дня из дома вышел восьмидесятилетний дед Черников. Он всегда брал с собой шашку, на которую опирался, как на трость, но при встрече с кем-нибудь начинал размахивать ею так небрежно, словно в опоре совсем не нуждался, поэтому было принято обращаться к нему с бравым вопросом: «Куда бежишь?» И дед неизменно отвечал: «На кладбище». — «Но ты ведь еще живой?» — «А толку-то!» — восклицал старый казак и шел дальше, уже не размахивая шашкой, а опираясь на нее. Сегодня он в самом деле пошел в сторону нового кладбища, прошел половину пути, как вдруг с автомагистрали на большой скорости вывернули «Жигули» и чуть не сбили его. Дед очумело повернул назад, в село, а машина сбавила скорость и остановилась возле дома инженера. В это время из школы напротив вырвалась орава мальчишек и окружила приехавших плотным кольцом, иные смельчаки стучали по крыше автомобиля портфелями и пинали ногами колеса. Жена инженера, ее зять и дочь — все делали вид, что ничего не происходит. Они вышли из машины, выгрузили вещи. Зять еще доставал разобранную детскую кроватку, а инженерша с дочерью и маленькой внучкой направились в квартиру.

Как только они открыли дверь, в нос им ударил свежий запах химии, да такой мощный, что войти внутрь решилась одна дочь. Глазам ее открылась такая картина: закутанный в цветастый платок мужчина с «Примой» в одной руке и «Дихлофосом» в другой темпераментно выводил на стене направленной струйкой яда: «Смерть кровососам». Судя по всему, этим заклинанием он заканчивал операцию, потому что все обои были мокрыми, с потолка капало, а на полу валялось более десятка пустых баллонов из-под отравляющих веществ. Сухой оказалась лишь миниатюра с бравым казаком Мамаем — он так и не подпустил к себе насекомых, словно напугав их плеткой и горилкой, которую хлестал веками, лучезарно улыбаясь. Отравленных клопов почему-то не было видно, зато человек в платке уже покачивался.

— А где мой папочка? — спросила дочь лицемерным голосом.

Человек в платке обернулся к ней, грозно направил на нее баллоны, потом переспросил:

— Инженер? А они переехали. — После чего он вылил остатки «Примы» на пол, свалился на стул и сделал жест рукой: уходите, не мешайте.

Тут жена инженера, слышавшая все, решительно распахнула дверь:

— Ты у меня пошутишь! — закричала она, зажимая нос. — Я, между прочим, его жена!

— Бывшая.

— Мы не разводились.

— Бог вас развел.

Тут девочка заплакала, инженерша побежала с нею в другие комнаты, но и там нашла только мокрые обои.

Вошел зять с двумя чемоданами в руках и пуховиком под мышкой, поморщился, быстро сориентировался в обстановке и предложил отправиться на совещание в машину. Чемоданы он оставил, а пуховик так и унес обратно. Выходя, вое трое громко кричали насчет того, что квартира принадлежит им — они не выписаны.

Во дворе, кроме мальчишек, забравшихся на ореховые деревья, было уже несколько соседей, в том числе известный красавец и холостяк Вовка Бендега. Со словами: «Суббота, два часа дня, а я как дурак трезвый хожу» — он пошел на инженершу и стал намекать насчет денег, утверждая, что нес гроб полдороги, а погода была ветреная. Жена инженера обозвала его колдырем и спросила, сколько ему надо. Он загнул десятку, на что получил ответ: дескать, это не деньги, деньги начинаются с двадцати пяти рублей. Тут семейство нырнуло в машину, и Вовка остался ни с чем.

— А пошла ты на год! — крикнул он, смакуя новое, привезенное им из райцентра выражение и не замечая, что локтем столкнул деда с шашкой.

Дед возмутился:

— Что за день, понимаешь…

— Понимаешь, когда вынимаешь. Давай сюда! — скомандовал Вовка, забирая шашку и пробуя ее пальцем на предмет годности, — увы, она была безнадежно тупа. Он приказал старику наточить ее, а сам пошел встречать Гришу-Шишу, чтобы удостовериться насчет сапог. Да, тот оказался в сапогах, несмотря на жару, все глядели на него с удивлением, а он как ни в чем не бывало завел светский разговор: