Глаза ее тоже устремились на майора, словно молили: "Уйди! Не смотри… зачем ты ждешь?"

В то же время ей не хотелось, чтобы муж заметил остолбеневшего майора, и она, отвлекая внимание цесаревича в другую сторону, сказала ему, заставляя себя улыбнуться:

— Смотри, какой прелестный карапуз с этой стороны нам машет ручонкой…

Однако Константин уже различил скачущего офицера, узнал майора и готовился ласково ответить кивком на ожидаемый салют.

Видя, что тот осадил коня, глядит, как статуя, и не думает отдать чести, Константин сразу нахмурился, рука, крепко держащая поводья, дрогнула. Еще миг — и кабриолет был бы остановлен, могла последовать неприятная сцена.

Но горячие кони, приняв трепет вожжей за знак поощрения, дружно прибавили ходу и быстро оставили за собой изгиб пути и майора, стоящего, как мраморный Ян Собесский на Лазенковском мосту.

"Оно и лучше, что так вышло!" — подумал Константин, но, обернувшись к новобрачной, еще сильнее нахмурился. Он увидел, что она была бледна, как будто встреча и ее смутила так же, как окаменевшего майора.

"Что такое? — задал себе вопрос Константин. — Что может быть общего теперь между нею и этим прежним ее поклонником? Ничего, конечно, вздор!" — решил он сейчас же. Но все-таки спросил:

— Что с тобой, милая? Отчего ты вдруг изменилась? Скажи, птичка…

— Устала я, мой князь… Подумай, такой день! Столько волнений… И эти крики меня так растрогали… дети… Я так люблю детей…

— Ну ладно, люби пока чужих, — совершенно успокоенный простым ответом жены, заметил Константин. — А видела ты "жену Лота" в военном издании, а? Заметила там твоего знакомого майора? Как он рот и глаза раскрыл, когда увидел нас, услышал поздравления народа. Никто ничего не знал. Ни мои, ни ваши поляки. Как я всех провел с тобою.

— Да, я заметила мельком. Он до того растерялся, что даже забыл поклониться мне и тебе… Совсем не похоже на нашего галантного майора. При встрече я попеняю ему.

— Ну вот! Не стоит. Тем более сегодня… Знаешь, как я решил: всякая вина будет прощена!.. Нынешний день!.. Ведь он уже больше никогда не повторится, милая моя женка… Никогда!.. Это особый, единственный в моей жизни день… Так давай всем дадим амнистию… Согласна? Улыбаешься? Рада?! Солнышко ты мое… птичка райская.

И бойко катится вперед кабриолет по озаренной солнцем гладкой дороге туда, к маленькому дворцу в густой зелени парка, увозя двух счастливых новобрачных: Константина и его жену.

А неподвижный всадник еще долго глядел им вослед.

Жанетта спала недолго, но так крепко, что, проснувшись, сразу даже не могла понять: где она? что с нею?

Яркое сиянье майского утра тонкими золотыми нитями пробивалось сквозь тяжелые спущенные гардины богато обставленной комнаты, совершенно не похожей на ее белую, скромную спаленку в квартире Бронницов, там, в старом угрюмом крулевском замке над быстрой Вислой.

Не длится ли это сон нынешней чудесной ночи?..

Или наоборот: вся прежняя жизнь была тяжелым, мучительным сном, а в эту ночь она проснулась и зажила по-настоящему?

Да, да, последнее — вернее всего.

В какой-то незнакомой ей до сих пор сладкой истоме Жанетта потянулась на широкой, очень мягкой и эластичной постели, темное резкое изголовье и спинка которой обрисовывались в приятном полусумраке, наполняющем эту красивую, полную раздражающих благоуханий спальню.

Сбросив легкое покрывало, в шелковой, измятой ночной сорочке, она босыми ногами стала на пушистую шкуру белого медведя, брошенную у самой кровати.

Пол всей комнаты был покрыт почти таким же пушистым мягким, но ярко-цветным ковром. Не надевая туфель, приготовленных у постели, Жанетта скользнула к ближайшему окну и сквозь просвет гардины поглядела, что там, за окнами.

— Сад… тот самый пустынный зеленый уголок, который был вчера так дивно красив и загадочен при полной луне…

И никого не видно в этом уголке.

Быстро откинула Жанетта одну половину гардины, зажмурилась от лучей солнца, которые целым потоком хлынули в комнату.

Распахнуть окно было делом мгновения.

Струя свежего теплого воздуха, бодрящие ароматы сирени и нагретой солнцем листвы, птичьи голоса и далекое людское, должно быть, детское, звонкое пение — все это ворвалось и, казалось, заклубилось в стенах покоя, таких высоких, веселых, обтянутых светлой голубой материей, затканной легкими букетами цветов.

Гонимая этой свежей, благоухающей, звучащей волной, приветами весны и солнца, Жанетта снова быстро скользнула в постель и, непокрытая, поверх одеяла, протянулась там.