Шрифт:
– А много их?
– Штук двадцать.
– Ты передом пойдешь?
– Угу.
Сережка улыбался.
– Я все равно не боюсь. Сколько верст ушли, а ноги не устали. Давай сажени мерить!
– У меня шаги шире твоих.
– Я тоже буду широко шагать.
Мишка советовал:
– Не надо торопиться - хуже устанешь.
На бугорке присели отдохнуть. Вытащили тряпички с солью, расстелили на травке. Сережка сказал:
– У меня соли больше, чем у тебя.
– А хлеб у тебя есть?
– Положила мама четыре картошки.
– Картошкой не наешься, хлеба надо.
– Где я возьму?
Мишка нахмурился.
В мешке у него лежал кусок травяного хлеба. Хорошо, если бы и у Сережки лежал кусок травяного хлеба. Тогда у обоих поровну, а теперь невыгодно. Куснут раза по три - останется половина.
– Почему ты хлеба не взял маленько?
Сережка лежал на животе, обсасывая травку. Глаза у него стали скучными, верхняя губа плаксиво топырилась. Поглядел он в ту сторону, где деревня осталась - даже колокольни не видать. Поле кругом да столбы телеграфные. Если назад вернуться - до вечера не дойдешь.
Жалко стало товарища Мишке.
Вспомнил уговор - помогать друг другу, отломил кусочек хлебца.
– На! Придем на станцию отдашь. Ты думаешь, хлеба мне жалко?
Сережка молчал.
С'есть он мог больше фунта, а Мишка дал маленькую крошку. Не станут давать на станции - жди до утра. Не станут утром давать - жди до вечера. Посмотрел еще раз в ту сторону, где деревня осталась, вздохнул.
– Ты что вздыхаешь?
– Это я нарошно.
– Испугался?
– Ну, испугался! Чего мне бояться?
– Теперь все равно домой не дойдешь до вечера. Вечером волки нападут...
Оглянулся Сережка во все стороны, а Мишка рассказами страшными мучает:
– Дойдешь до Ефимова оврага - там жулики по ночам сидят. Недавно лошадь отняли у мужика и самого чуть-чуть не убили.
Поднялся Сережка, сел - ноги калачиком - со страхом поглядел на товарища.
– Ты сколько дней можешь не емши протерпеть?
– спросил Мишка.
– А ты?
– Три дня могу.
Сережка вздохнул.
– Я больше двух не вытерплю.
– А сколько без воды проживешь?
– День.
– Мало. Я день проживу да еще полдня.
Когда отошли от бугорка, Сережка сказал неожиданно:
– Я тоже проживу день да еще маленько.
5.
Вот и чугунка невиданная.
Стоят на колесах избы целой улицей, из каждой избы народ глядит. Тепло в избах, мужики с бабами на крышу лезут, друг друга подсаживают, снизу подталкивают. Сверху вниз мешки летят, чайники, холщевые сумки. По крыше солдат с ружьем ходит, громко на баб с мужиками покрикивает:
– Нельзя сюда!
Сгонит с одной крыши, они на другую забираются. Опять сверху вниз мешки летят, опять солдат с ружьем кричит:
– Нельзя сюда!
Мишка тоже на крышу забраться хотел, поближе к народу, но раз нельзя - не полезет, надо правило знать. Сережке совсем непонятно. Глядит во все глаза, с места не оторвешь.
– Зачем их толкают оттуда?
– Нельзя тут - казенный. Видишь - солдат с ружьем.
И мужику с двумя мешками совсем непонятно. Сдвинул шапку на затылок, крепко задумался:
– Куда вскочить?
На трех крышах был - везде нельзя. Бросился за водокачку в дальний вагон, там, наверное, можно. Мишка ударился за мужиком, Сережку торопит:
– Айда скорее, не отставай!
А Сережка понять ничего не может.
Направо - невиданные вещи, налево - невиданные вещи. У них в селе на столбах по три проволоки - здесь по восемь в два ряда. Шары стеклянные висят, на рожках играют. Двое мужиков с фонарями прошли. Везде железные полосы гайками привинчены. Споткнулся Сережка об одну полосу, а спереди прямо на него изба без окошек двигается, колесами и хрустит.
– Задавит, мальчишка, уйди!
Лезет мужик с двумя мешками на вагонную крышу, и Мишка за ним, словно кошка, вверх.
– Ты куда?
– В Ташкент мы с Сережкой.
– Слезай скорее, это не в Ташкент!
– А куда же, дяденька?
– В Сибирь, в Сибирь! Прыгай!
– Стукнуло Мишкино сердце, волосы на голове так и поднялись. Где Сибирь? Какая Сибирь? Сам на крыше сидит, Сережка около колеса бегает.
– Лезь, Сережка, лезь!
Хотел ухватиться Сережка за приступок вагонный, а вагон пошел.