– Я ему не нравилась! – Энни упрямо дёрнула одним плечом, а затем её правая рука медленно приблизилась к лицу, и указательный палец лёг на застарелый бугристый шрам, стянувший нежную кожу на щеке. – Я ему не нравилась, – повторила она спокойно, легко касаясь безобразного рубца. – Я никому здесь не нравлюсь. Меня любите только вы, мисс Эппл, а больше никто. И я давно решила, что здесь, в Сент-Леонардсе, я буду любить только вас. Когда мои родители вернутся, я расскажу им, как вы обо мне заботились, и они по-королевски вас наградят. – Она с безмятежной улыбкой начала перечислять щедрые дары: – Купят вам сто красивых платьев, сто коробок шоколадных конфет, сто…

– Энни, детка, для меня будет лучшей наградой, если ты научишься быть счастливой и никого не обижать. Зачем ты ударила Дикки линейкой?

– Она дразнила меня – гладила себя по щеке. Вот так, – и Энни принялась быстро-быстро водить пальцем вокруг шрама. – Я их наставница, они не имеют права меня дразнить. Правда же, мисс Эппл? – и лицо её жалобно скривилось. – Я должна была наказать Дикки. Гадкая девчонка получила по заслугам, и урок пойдёт ей на пользу.

– Ох, Энни, милая…

Бессилие – самое ненавидимое Гертрудой Эппл в этом мире чувство – будто придавило её к земле. Заныли плечи, и пульсирующая боль в голове вернулась. Какая же тяжкая обуза – прошлое, как сложно уберечь будущее от его тлетворного влияния, подумалось ей. Прервать порочный круг обид и возмездий, разрубить эту цепь, выкованную руками людей – не обстоятельств, нет! Мозаика обстоятельств – лишь фоновый рисунок, на котором прорастают узоры людских судеб. И как в этом полотне отыскать нить каждой заблудшей души, как вытянуть её на свет и вышить ею новую судьбу? Как вернуть в замёрзшие на стылом ветру сердца покой и свет?

Мисс Эппл не знала этого. И потому сделала единственное, что могла: вышла из-за стола, неловко подволакивая одну ногу в высоком кожаном сапоге и, приблизившись к Энни, обняла её так, как обнимают любимое дитя, когда нет другого способа развеять боль. Она сжимала в объятьях тщедушное тельце в нелепом шелковом платье, гладила шрам, держа маленькое упрямое личико в ладонях, и шептала, шептала – пыталась словами и лаской растопить кусок льда, что искорёжил душу юной Энни подобно раскалённой каминной решётке, соприкосновение с которой обезобразило её кожу.

– Я разбила зеркальце. Из домика испанской королевы. – Энни, всё ещё прижимаясь к директрисе и вслушиваясь в успокаивающий стук её сердца, сообщила это слегка виновато. – Даже два, – она чуть заметно отстранилась, готовая отпрянуть, но мисс Эппл продолжала ласково перебирать пряди её тонких светлых волос.

– Ай-яй-яй! Так вот куда они деваются. А мисс Лавендер подумала на Энди.

– Вы не сердитесь? – Энни всмотрелась в любимое лицо, стараясь уловить в его чертах малейшую перемену.

– Нет, милая, не сержусь. А вот мисс Лавендер это расстроило. Давай ты не будешь больше их брать, хорошо?

– Вы ведь ей не скажете?

– Ты боишься, что она будет ругаться? И зря, мисс Лавендер добрая.

– Это к другим она добрая, а ко мне никто не добрый, кроме вас, – буркнула Энни и тут же просияла счастливой улыбкой: – Я так боялась, что и вы на меня разозлитесь! Но вы не злитесь, мисс Эппл, правда?

– Не злюсь. И мисс Лавендер, если ты так хочешь, ничего не скажу. Это будет наш секрет.

– Да, это будет наш секрет, – Энни с очень серьёзным видом кивнула, а потом улыбнулась счастливо, радостно, словно получила подарок. – Я ничего никому не скажу, честно, мисс Эппл! Не выдам наш секрет! А как вы думаете… – Энни опустила взгляд и прошептала так тихо, что директрисе пришлось наклонить голову, и её шею снова пронзило болью: – Неприятностей из-за этого не будет?

– Ну что ты, детка, – мисс Эппл, казалось, была искренне тронута. – У нас в Сент-Леонардсе всё будет хорошо. Очень-очень хорошо, вот увидишь. Мы со всем справимся, и никто не сможет нам навредить, – и она пропела несколько строк из старой песенки:

…Семь зеркал разбей – к удаче!

Счастье ждёт нас, не иначе…

– Сколько бы ни разбилось зеркал, Сент-Леонардсу ничего не грозит, – в голосе мисс Эппл слышалась уверенность, которой на самом деле она не чувствовала. – Но ты, Энни, должна пообещать, что больше не будешь никого бить линейкой. Ты поняла меня? Иначе я очень-очень расстроюсь.

– Да, мисс Эппл, обещаю! Вот чтоб мне провалиться… или… или чтоб меня бешеные собаки сгрызли! Или чтоб сто гадюк искусали! Я ради вас на всё готова, честно! – стоя на цыпочках, взъерошенная и разгорячённая, точно щенок, которого вдоволь потрепали за ушами, Энни совсем не походила на девушку двадцати лет от роду. Скорее, на ребёнка лет двенадцати, не старше, как будто в какой-то момент её тело и разум отказались расти и развиваться, навсегда сковав её узами полудетства.

– Вот и славно, Энни, вот и умничка. А теперь иди к мисс Чу… Гриммет и спроси, не нужна ли ей помощь с младшими. Сегодня день купания, и ей наверняка не помешает ещё одна пара рук. Иди, детка, иди, у меня ещё так много работы… – и мисс Эппл легонько подтолкнула девушку к выходу.

Когда та унеслась выполнять поручение, в записной книжке появились новые записи: «Зеркала у Энни, два разбиты. Всё-таки взять у доктора хлорал? На всякий случай?»