– Ну а перемена участи? Это-то как понимать? – кухарка, раскрасневшаяся от горячего чая, рассеянно похлопала себя по щекам. – Неужто нас всё-таки отдадут сёстрам Благодати? А, мисс Данбар? Они давно на Сент-Леонардс глаз положили. Из-за новых прачечных, не иначе. Кто-то разболтал о них, и не от большого ума. Так что скоро тут будут жить мэгги 1 да серые сестрички. И что тогда с нами со всеми будет? Нет, мисс Данбар, надо было вам у мадам Жозеф поподробней как-то всё узнать. Тем более за такие деньжищи.

– Для мэгги здесь тесновато, – возразила гувернантка. – Опаснее в этом отношении Общество Патриджа. У них от входа до выхода не больше недели проходит, так что этим как раз места хватит. За мастерские тотчас примутся, вот увидите. Они просторные. Понаставят там кроватей, а материалы продадут по дешёвке.

Подруги с тоской посмотрели в окно. Снова сквозь ароматы выпечки и специй пробился резкий запах краски, и обе синхронно потянули носом.

– Давайте-ка раньше времени не унывать! – мисс Данбар вспомнила, что её предназначение – быть опорой и поддержкой для тех, кого Господь обделил стойкостью и силой духа. – Во-первых, мадам Жозеф особо подчеркнула: перемена эта возможная, но не обязательная. Во-вторых, у мисс Эппл столько связей, ну неужели она не найдёт управу на комитет? В-третьих…

– Флигель, мисс Данбар. Вы всё время почему-то забываете про него, – кухарка мрачно посмотрела на собеседницу, прервав её оптимистичные рассуждения.

– А что флигель? Это был несчастный случай, так и в коронерском заключении написали, – гувернантка вновь подтянула повыше сползающий воротничок, хотя стёкла в кухонных окнах были пригнаны на совесть, да и от медленно остывающей плиты шло ровное уютное тепло. – Не выдумывайте, миссис Мейси, в комитете и слова про флигель не сказали.

– Не сказали тогда, так сейчас скажут.

– Так вот, в-третьих… – гувернантка намеренно проигнорировала последнее замечание, но её опять прервали.

– А мне, мисс Данбар, вот что в голову-то пришло, – произнесла кухарка тихо и вкрадчиво. Она опустила глаза и принялась тереть краешком полотенца, заткнутого за пояс фартука, несуществующее пятнышко на крышке сахарницы. – Подвиг-то, про который вам мадам Жозеф сказала. А что, если вы подвиг этот уже совершили, а? Ну, в прошлом, – кухарка продолжала вертеть в натруженных руках крышку от сахарницы, не поднимая взгляда на подругу, иначе бы увидела, как та распахнула глаза, точно ей в лицо неожиданно плеснули холодной водой.

– Не понимаю, о чём вы, миссис Мейси, – чашка, встретившись с блюдцем, жалобно звякнула. – Нет, в самом деле, не понимаю…Чего тебе, Энни?

В кухню вошла невысокая худенькая девушка в жемчужно-сером шелковом платье с пышными оборками и кружевными вставками на груди. Нарядное одеяние совсем не шло к её блёклому цвету лица и невыразительным чертам, хотя держалась она с подчёркнутым достоинством. В руках девушка небрежно вертела синюю фарфоровую чашку, делая вид, что не замечает неодобрительных взглядов, устремлённых на неё.

– Мистер Бодкин искал вас, мисс Данбар, – сообщила она негромко. – Где-то с час тому назад. Я уж не стала ему говорить, что вы по делам убегали. Вдруг это секрет. – Последнее слово девушка произнесла с лёгкой радостной улыбкой, как другие произносят «праздник» или «поездка к морю». – Секреты на то и секреты, чтобы о них никто не знал, верно?

Сорок пятая весна Хильдегарды Данбар не походила ни на одну из тех, что были плотно нанизаны на нить её жизни, полной самоотречения и заботы о других. Впервые мысли старшей гувернантки Сент-Леонардса были обращены к той стороне жизни, которую столь трепетно воспевают поэты и авторы сентиментальных новелл, и к которой она привыкла относиться с опаской, примерно как к ставкам на ипподроме: сплошное жульничество, и надо быть безумцем, чтобы всерьёз надеяться на выигрыш.

И всё-таки смутная надежда исподволь, незаметно, но уже довольно глубоко укоренилась в её сердце. Неясное томление, вспышки беспричинной радости и приступы ранее несвойственного ей смущения – со всем пылом неофита мисс Данбар отдалась на милость старого, как мир, трюка. Сейчас, когда она шла по пустому коридору, ей даже пришлось остановиться и зажмуриться, настолько закружил её водоворот туманных и сладостных видений. Гладкий деревянный пол, выкрашенный в цвет тёмной охры и залитый послеполуденным светом, грезился ей солнечной дорогой к счастью, а слова мадам Жозеф, от которых так сладко ныло в груди, обрели новый смысл. О, визит к ясновидящей стоил двух фунтов, несомненно. Стоил каждого пенни, ведь теперь мисс Данбар была как никогда уверена в том, что жизнь ещё способна преподнести ей весьма приятный сюрприз.

«Миссис Бодкин. Миссис Арчибальд Бодкин. Знакомьтесь, мистер Бодкин с супругой. Не угодно ли фунт ветчины, миссис Бодкин? Вы, должно быть, слышали о беспорядках в Кэмден-парке, миссис Бодкин?» – повторяла она про себя, и мурашки бежали, бежали по коже, совсем как от вечерних ванночек для ног с эпсомской солью, которые ей порекомендовал доктор для улучшения сна. И ещё почему-то перед внутренним взором мисс Данбар возник и никак не хотел исчезать роскошный чайный сервиз на дюжину персон. Он привиделся ей настолько чётко, что она могла бы пересчитать каждую незабудку на хрупком костяном фарфоре, каждый акварельный лепесток.