<p> Барин из провинции попадает в большой город, но увиденные чудеса его нисколько не удивляют, ведь в теле Алексей Алексеевича, парнишки примерно двадцати пяти лет, бизнесмен, пусть и небольшого уровня, из нашего времени. Рядом с ним всегда... нет не конь богатырский, а водитель кобылы и конюх, а в прошлом ещё один наш современник армянский таксист.</p>
Глава 1
Что для меня стало настоящим открытием в здешнем мире — так это неспешность передвижения в повозках и каретах. За день, если дорога не размыта дождями, да кони не выбились из сил, можно пройти верст двадцать пять всего. И это ещё считается большой удачей!
Второй новостью оказалось то, насколько оживлён, оказывается, Московский тракт. Это вовсе не пустынная просёлочная дорога, как мне виделось прежде. Тут постоянная движуха! Навстречу то и дело попадаются караваны купцов, гружённые бочками, тюками и свёртками, телеги с нехитрым крестьянским добром, суровые попы в колясках с псаломщиком на облучке, армейские обозы.
Встречались и редкие господа в собственных экипажах — с лакеем сзади и томной дамой с моськой на коленях внутри. Один такой господин даже снизошёл до приветствия со мной. Ну как «приветствия»? Просто поднёс к глазу свой монокль и стал разглядывать меня, словно я экспонат в кунсткамере.
Медленное путешествие по пыльным или грязным (в зависимости от погоды) дорогам поначалу казалось мне интересным. Я с любопытством смотрел в окошко на окружающую действительность. Спутники мои — Ольга и Владимир — поглядывали на меня с лёгким недоумением: мол, чего уставился, как дитя малое?
А мне всё в диковинку. Вот у купца ось телеги сломалась, и тот с возчиком разгружает повозку, чтобы её чинить. Вот солдаты пехом куда-то шпарят. Не гвардия, конечно, но на пехотный полк тянет. Володька даже назвал его номер и место приписки, но у меня эта информация в голове не задержалась. Вот чумазые мальцы из какой-то деревеньки, мимо которой мы проезжаем, галдя бегут за каретой и выпрашивают милостыню.
Но спустя некоторое время становится скучно. Чую — завтра будет совсем невмоготу. Можно бы и книгу почитать, да трясёт так, что букв не разберёшь!
От Костромы до Москвы — пятнадцать почтовых станций. Некоторые из них — новые, ярко выкрашенные, с броскими вывесками. А некоторые, как вот эта, в которую мы сейчас заезжаем, — древние, с почерневшими от времени стенами.
А остановились мы на сей раз в огромном двухэтажном тереме — с резными наличниками на окнах, расписными балконами и кучей разных пристроек: баней, сараями, конюшнями. Даже лавочка с квасом имелась!
— Да я, бывало, в столице и дешевле жил! — укоризненно качая головой, бормочет Владимир, узнав цену за ночлег.
— Ай, барин, никак не можно дешевле! За такой нумер и вдвое не жальче бы взять, — лениво цедит сквозь губу толстопузый хозяин двора.
Немаленьких размеров брюхо дядьки как бы намекало, что его и тут кормят неплохо, и никакие столицы ему не указ.
— Да чёрт с ним! Берём! — говорю я, высыпая горсть мелочи в деревянную плошку на стойке.
Недовольны все: я — тратами, Ольга — своим номером, Володя и Тимоха — тем, что вынуждены жить вместе. У них и кровать одна, хотя номер заявлен как двухместный. Даже толстомордый хозяин, который, казалось бы, должен быть счастлив приходу платежеспособных гостей, и тот мрачен. Но это просто тип таких, вечно недовольных людей, из тех, кто и на свадьбе хмур, и на похоронах досадует, что он не покойник.
Скажете, я жадничаю? Да рубль с полтиной за ночлег и завтрак выходит! И таких ночёвок у нас с десяток намечено. Меньше — никак. Потому как наша пара лошадей тянет карету со средней скоростью 4–5 вёрст в час. Пару часов едем — час отдыхаем. Итого в движении мы не более десяти часов в сутки. А потом лошадки — всё. Нет, не сдохнут, конечно, но карета пойдёт так, что и пешком, пожалуй, быстрее выйдет. Верста, кстати, как я осторожно выяснил, — это почти километр по-нашему.
Тут вообще полный треш с мерами измерения.
Например, в десятом году этого века ввели стандартный… нет, не метр, а аршин! У меня в имении даже имеется такой эталон — латунная планка с засечками. По моим прикидкам — сантиметров семьдесят с копейками в нём. В одном аршине — шестнадцать вершков. А есть ещё сажень, косая сажень, локоть, пядь, вершок, и чёрт знает что ещё!
И это только длина. С весом, объёмом и площадью дела обстоят не лучше. Один пуд — шестнадцать килограммов с лишним. Ведро — почти двенадцать литров. А есть ещё бочонки, гарнцы, четверики… Короче, быть бухгалтером в это время — та ещё головная боль.
— Алексей, можно я войду? — вечером ко мне в номер заглянула Ольга с книгой в руках.
— Заходи, — любезно приглашаю я попутчицу. — Как устроилась?
— У тебя тут уютно, хороший номер. Я в своё время поездила с купцом и его детьми по разным местам — могу сравнить, — оглядела моё неказистое, как мне казалось, жилище гувернантка.
Я с ней категорически не согласен, но не спорю. Для этого времени номер выглядит действительно богатым. Во-первых — кровать хорошая: перина мягкая и бельё чистое. Во-вторых — горшок за ширмой и лоханка для мытья. Но воду в неё тебе натаскают только за отдельную плату. Ну и вид из окна — не во двор, на конюшню, а в садик. К тому же я на небольшом столике уже организовал себе скромное застолье. А то, боюсь, засыпать плохо буду.