Впервые вижу, как соседка сама ведет детей в школу — обычно их подвозит отец. Она идет, уткнувшись в телефон, не держит детей за руки и не замечает меня у них за спиной. Они шагают, опустив головы и не разговаривая друг с другом, — на мой взгляд, слишком близко к проезжей части.

Общее дело сблизило нас с Мэгги: обсуждая, как помочь нашей маленькой соседке, мы провели с ней вместе за эти несколько дней больше времени, чем за последние два года. Естественно, я ее не простила, однако не могу отрицать, что мне доставляет удовольствие ее общество. Совместными усилиями мы придумали план, согласно которому я должна сейчас незаметно подложить малышке в рюкзак письмо, составленное нами вместе.

Девочке из дома № 2, — начиналось оно. — Пожалуйста, не бойся. Я хочу тебе помочь. Я знаю, что с тобой происходит дома. Я вижу, как мама бьет тебя. И хочу, чтобы ты знала, что это неправильно. Хорошие родители так с детьми не обращаются. Пожалуйста, пообещай мне, что попросишь о помощи как можно скорее. Внизу письма указан номер телефона доверия для детей. Обратись туда, и вам помогут. Если не захочешь, можешь не называть своего имени — просто расскажи, что с вами происходит. Если у тебя нет доступа к телефону, обратись к любому взрослому, которому доверяешь, — например, к учителю или к родителям подруги. Они помогут тебе и твоему брату. Я знаю, что это нелегко, ведь ты любишь своих родителей. Но, поверь мне, стоит сделать один смелый шаг, и жизнь начнет меняться к лучшему. Твой друг.

Пока у меня не было возможности привести в исполнение наш план. Но сегодня мне улыбается удача. Они подходят к газетному киоску, и мать заходит внутрь, оставляя детей снаружи (странно, что не привязывает к фонарному столбу, как собак). Они послушно стоят и рассматривают рекламу в витрине. Внутри небольшая очередь — значит, мать быстро не появится. Собираюсь случайно натолкнуться на малышку, сбить рюкзак с ее плеча и незаметно подкинуть письмо, когда буду помогать ей собирать раскатившиеся по тротуару вещи.

В последний раз оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что на меня никто не смотрит, и подхожу.

Весь вчерашний день я провела у окна, отлучаясь, лишь чтобы помочиться в ведро и размять ноги. И даже когда наступил вечер, я не оставила свой пост и молилась, чтобы девочка прочитала наше с Ниной письмо и попросила о помощи.

Я надеялась, что к дому подъедет полицейская машина и увезет бедняжку от жестоких родителей, или, по крайней мере, что к ним явятся с официальным визитом представители социальных служб. Увы, ничего не произошло. Единственным, кто постучал в их дверь, был курьер. Когда окончательно стемнело, я поняла, что ждать больше нечего; и все же не смогла заставить себя отойти от окна и держала наготове лампу, готовая подать очередной сигнал малышке, что она не одна — я рядом. Видела ее мельком в окне, когда она вошла в спальню, но мать тут же погасила свет. Похоже, сегодня действительно больше ничего не случится. Малышка спит в своей кровати, и мне пора готовиться ко сну.

Почему же Нина до сих пор не явилась ко мне и не рассказала, как все прошло? Этот вопрос как раз не давал мне покоя, когда я заметила белый конверт, наполовину просунутый под дверь. И сразу, не открывая, поняла, что в нем. Письмо, которое мы с Ниной написали малышке. Она не стала его подкидывать! Теперь понятно: помощь не пришла, потому что за ней никто не обратился. Нина сама все видела, но предпочла не верить мне и остаться в стороне. И у нее даже не хватило смелости признаться мне в лицо…

Естественно, главной моей целью было помочь малышке вырваться из рук жестоких родителей, однако, не стану врать, я надеялась, что она расскажет о том, как ей кто-то мигал лампой с чердака дома напротив, и это поспособствует моему освобождению. Наивно, конечно.

Сегодня вечером Нина явилась как ни в чем не бывало. Меня так и подмывало спросить ее, почему она пошла на попятный. И все же я сдержалась. Какой смысл затевать ссору? Переубедить ее все равно не удалось бы. Мы тихо поужинали, она рассказала, как прошел день (хотя я и не спрашивала), я вспомнила пару историй из ее детства (больше вспоминать нам нечего).

В последнее время вообще произошло много всего удивительного. Накануне, когда я наслаждалась ванной (кстати, заметно более теплой, чем обычно), Нина установила в моей спальне новый телевизор. За ужином она ни словом не обмолвилась, что намерена это сделать, и потом не стала объяснять причины неожиданной щедрости. А когда я повернулась и подняла ногу, чтобы заменить длинную цепь, она лишь вышла из комнаты со словами: «Увидимся в пятницу».

Я с подозрением отнеслась к этому жесту, как и к любому другому случайному проявлению доброты со стороны Нины. Жизнь с ней научила: все блага могут исчезнуть так же быстро и без объяснений, как и появились. Тем не менее, никто не мешает мне наслаждаться ими, пока есть возможность. Особенно меня радует, что я снова могу покинуть пределы комнаты и пользоваться ванной, когда захочу. И ходить в нормальный туалет, а не в ведро в углу.

Мой мочевой пузырь будит меня среди ночи. И вместо того, чтобы мочиться в ведро, я сажусь на холодное сиденье унитаза и не могу сдержать слез. Казалось бы, такая мелочь, — но и ее достаточно, чтобы вновь почувствовать себя человеком.

Думаю, примерно так и чувствуют себя диктаторы, привыкшие всегда добиваться своего. Никто не оспаривает принимаемые вами решения, а несогласные быстро устраняются. Все прямо как у нас с Мэгги (только, естественно, в другом масштабе). Я — лидер нашей маленькой автократии, и груз ответственности за обе наши жизни полностью лежит на моих плечах. Раньше, сколько себя помню, главной всегда была она, однако в последние пару лет все изменилось. Единственная беда в том, что быть диктатором очень хлопотно: тебя то и дело пытаются свергнуть. Поэтому, несмотря на потепление отношений, я не расслабляюсь. Нельзя позволить, чтобы баланс сил снова кардинально изменился.