— «Алексей Второй?».

— «Ошибаешься». — В голове Хусейна раздался смешок. — «Твои собратья по вере называют меня Гласом Иблиса. Для всех остальных я Лжебог. Но сегодня я — ваш единственный шанс на выживание».

То, что испытал Хусейн в первые секунды сложно было описать, но в нём одновременно столкнулись любопытство, сомнение и гнев. Он уже был готов мысленно выругаться, но неизвестная, — или известная? — сущность опередила его.

— «Ты можешь закричать на меня. Назвать лжецом или провокатором. Но не спеши, Хусейн. Спроси себя: если я лгу, то грозит ли вам хоть что-то? А если говорю правду, то зачем?».

Хусейн сглотнул. У него пересохло в горле, но он всё равно дотянулся до гарнитуры… и остановил палец. Секунда — и он передал бы тревожный сигнал…

— «Что ты знаешь о Фариде? Что с ним?».

— «Он предал ваш Собор, Хусейн. И спланировал покушение. Ещё тринадцать километров, и ты сможешь лично в этом убедиться. Или, всё же, остановишь конвой, и выслушаешь моё предложение».

Хусейн сомневался недолго. Подавшись вперёд, он открыл лючок к водителю и коротко бросил:

— Остановись под предлогом поломки машины. Незамедлительно. — Он знал, что Джамаль и Маджид не двинутся дальше без него. Но спустя некоторое время вполне могут лично поинтересоваться, что же такое произошло. Особенно если водитель не справится с достоверным отыгрышем человека, пытающегося наскоро решить возникшую в механизмах проблему.

Сконцентрировавшись на своих невеликих способностях, Хусейн обратился к неизвестному, нависающему над его разумом, как гора — над крошечным человеком.

— «Я готов выслушать тебя, Глас Иблиса. Что ты имел в виду, говоря о единственном шансе? Ты можешь остановить воронку?».

— «Да, я могу её остановить. И остановлю раньше, чем она преодолеет точку невозврата. Но речь сейчас пойдёт о том, что будет после, Хусейн. После того, как этот кризис канет в лету, и начнётся новая эпоха. Эпоха моего правления, Хусейн». — Глас Иблиса, суть Шайтан, как его называли приверженцы крупнейшей мировой религии, не щадил чувств собеседника, и резал «на живую». Его словно и вовсе не волновало, ответит советник Собора согласием, или проклянёт Лжебога, отвергнув его предложение.

И Хусейн, тяжело дышащий и напряжённый, это понимал. Он был политиком, одним из первых лиц своей страны. Сколько раз ему приходилось сходиться с недругами в словесных баталиях, когда на кону стояли годы благополучия Калифата? Сколько раз он оказывался в искусно расставленной ловушке, где неверный шаг означал потерю чести, достоинства и своего поста?

Нынешняя ситуация отличалась лишь в том, что Хусейн ощущал себя совершенно беззащитным. Он понимал, что в прямом столкновении с носителем известного и звучного прозвища — Лжебогом — все его телохранители обратятся в пыль в тот же миг, как поднимут оружие. В остальном же, Глас Иблиса явно не был нацелен на устранение Собора. Максимум на введение его в заблуждение, но и это, как казалось Хусейну, было слишком маловероятно. И слишком мелко для человека, обладающего мощью, способной заставить дрожать в страхе элиту элит.

— «Ты хочешь обрести власть надо всеми народами, Лжебог?».

— «Иначе человечество ждёт гибель. Количество разломов будет расти. Концентрация пси на планете — увеличиваться. И совсем скоро Земля начнёт стремительно превращаться в копию разрушенных миров-из-разломов. Это нельзя предотвратить, но можно отсрочить и спасти людей». — Лжебог подождал немного, прежде чем продолжить вливать оформленные мыслеобразы прямо в голову мужчины. — «Я счёл Южный Калифат подходящим плацдармом для установления единой власти на востоке. По этой причине я здесь».

— «Народы не примут тебя в качестве единоличного правителя, Лжебог».

— «Для этого мне и нужны структуры вроде вашего Собора, Хусейн. Легче принять над собой власть соотечественников, чем чужака».

Мужчина выдержал паузу в несколько секунд, взвешивая все «за» и «против». При том он уже понимал, что тот же Джамаль будет в ярости от одной лишь мысли о том, чтобы присягнуть на верность Лжебогу. Но осознавая его возможности, Хусейн понимал то, что или они согласятся, и смогут проконтролировать хоть что-то, или откажутся, и их сомнут. По миру ходили слухи о том, как Артур Геслер избавился от организованной преступности в «странах первого мира», и отразить тот же подход на Восток было бы вполне в его духе.

— «Мы никак не сможем гарантировать быстрое приведение к порядку даже всего Калифата, наводнённого сепаратистами. В других государствах-единоверцах обстановка порой ещё хуже, и власть находится во многих руках одновременно. Потребуются многие годы, чтобы что-то сделать…». — Восток никогда не был един ни на словах, ни на деле. В каждой стране существовало столько полюсов силы, что любая попытка нарисовать действительную политическую карту региона превратила бы работу художника в Ад, требующий задействования микроскопа.

Из этого следовало то, что на фоне любого другого региона именно восток был наименее стабильным, самым непрогнозируемым и требующим колоссальных сил для захвата даже сравнительно небольших территорий. Со странами Европы в этом плане было на порядки легче, так как там не только присутствовала цельная, единая структура власти, контролирующая каждую пядь своей земли и не допускающая существования десятков группировок сепаратистов, но и сами люди были воспитаны так, что им необходим был один-единственный лидер или правительство.